Онлайн книга «Демонолог»
|
– Или на тех, кто просит помощи, не обращая внимания на то, кто ее предлагает. – И что потом? – Оно ломает стену между тем, что ты, как тебе кажется, способен сделать, и тем, чего ты не сделаешь никогда. – Ты понимаешь, что только что описал ситуацию, в которой сам оказался, так ведь? – Как ты догадалась? – Человек в горе. Он делает то, чего при обычных условиях никогда бы делать не стал. – Это не совсем подходит к моему случаю. – И разница в том… – Безымянное не стремится обладать мной. Оно хочет, чтобы я – или по крайней мере лучшая часть меня – оставался самим собой. – С какой целью? – Этого я пока что до конца не знаю. – Ладно, – произносит О’Брайен с хорошо слышимым вздохом, больше похожим на глоток. – Есть и еще кое-что. – Выкладывай. – Я оказался прав. – В чем? – Во всем. Я теперь даже более чем уверен, что, хотя происходящее вокруг меня – это сплошное безумие, сам я отнюдь не безумен. – Иллюзии и галлюцинации вовсе не означают, что ты безумен. – Может, и не означают. Но я-то думал, что уже сошел с ума! До сего момента. – Я перевожу дыхание. При этом на меня наваливается жуткая усталость. Она проникает до самых костей, так что приходится упереться рукой в стекло будки, чтобы сохранить равновесие. – И теперь я совсем не знаю, куда мне следует ехать. – Ты ждешь знака. – Ты могла бы, по крайней мере, попытаться скрыть свой сарказм. – Это вовсе не сарказм. Просто мне трудно говорить о подобных вещах, чтобы это не звучало как сарказм. Совершенно непреднамеренный. Пауза. Когда моя подруга заговаривает снова, насмешливость и резкость исчезают из ее тона, уступая место голосу врача. Раз уж она не может понасмешничать надо мной хотя бы целую минуту, значит, я в гораздо худшем состоянии, чем мне казалось. – Ты говоришь как сломленный человек, Дэвид. – Так я и есть сломленный. – Как ты думаешь, может, было бы неплохо на некоторое время прервать этот поиск? Немного отдохнуть? Перегруппироваться? – Это могло бы иметь смысл, если бы я хоть немного заботился о собственном благополучии, но я ведь не забочусь… Я тут держусь за кончик истрепанной нити. И не могу выпустить его из рук. – Даже если эта нить ведет к чему-то плохому? – Она всегда туда ведет. Я выглядываю из телефонной будки. Машины въезжают и выезжают с парковки. Все их водители бросают взгляды в мою сторону. Вот он я, парень, которому не мешало бы побриться, пользуюсь платным телефоном-автоматом. Всего пять лет назад я бы выглядел как выгнанный с работы коммивояжер, который звонит жене по междугородному телефону. Но сегодня, в век мобильников, я смотрюсь как любопытная и даже, возможно, криминальная личность. Как недоумок из среднего класса, высматривающий, чего бы прикупить. Как альфонс, назначающий свидание. Как доморощенный террорист. – Есть в этом мире вещи, которые большинство людей никогда не замечает, – говорю я, с удивлением услышав собственный голос. – Мы приучили себя не замечать их или, скорее, притворяться, что мы их не видим, даже если на самом деле заметили. Но существуют причины, неважно какие, примитивные или достаточно сложные, по которым в каждой религии есть демоны. В некоторых присутствуют еще и ангелы, в некоторых их нет. Бог, боги, Иисус, пророки – все эти фигуры, обладающие максимальной, предельной властью, могут варьироваться. Среди них существует множество разнообразных типов творцов. Но разрушитель всегда принимает одну и ту же основную форму. Прогресс человечества с самого начала тормозился всякими сомневающимися, лжецами, профанаторами. Источниками чумы, безумия, несчастий. Демоническая сила – это единственная истинная и универсальная сила на протяжении всего религиозного опыта человечества. – Это может быть правдой в той мере, в какой подтверждается антропологическими наблюдениями. – Это правда, потому что такое положение распространено наиболее широко. Иначе почему этот аспект всех верований разделяют столь многие люди и на протяжении столь долгого времени? Почему идеи демонологии больше распространены, чем вера в реинкарнацию, в переселение душ, больше, чем понятие о жертвоприношении, больше, чем то, каким образом мы возносим молитвы, или чем молитвенные дома, в которых мы собираемся всей общиной, или те формы, которые в конце всех времен должен принять апокалипсис, конец света? Потому что демоны и впрямь существуют. Не в виде идеи или понятия, а в реальности, здесь, с нами, на земле, в нашем повседневном мире. У меня перехватывает горло, и я чувствую, что задыхаюсь, словно в первый раз вдохнул воздуха. И все это время О’Брайен не произносит ни слова. Невозможно понять: то ли она переваривает услышанное, то ли пребывает в тревоге от понимания, как далеко я зашел в своих умствованиях. Есть в этом молчании нечто, заставляющее меня понять, что я либо перетащил ее на свою сторону, либо потерял ее в самую последнюю минуту. – Я очень много о тебе думала, – говорит она в конце концов. – И я о тебе тоже. Как ты себя чувствуешь? – Болит. Немного подташнивает. Больше всего похоже на похмелье. Хроническое похмелье, но без удовольствий предыдущего вечера. – Мне очень жаль, Элейн. – Не надо меня жалеть. Просто слушай меня. – Я слушаю. – Я не пытаюсь в чем-то тебя винить, просто не знаю, сколько времени у меня осталось. А ты – мой лучший друг. И мы должны быть вместе. – Я знаю. – Но ты же торчишь в Уичите! – Да. – А Уичита далеко. – Я дерьмовый друг. И понимаю это. А ты знаешь, что я был бы с тобой, если бы мог. Но мне нужно… – Да, тебе нужно все это делать. Это я понимаю и принимаю. И больше не буду пытаться тебя переубедить. Просто хочу тебя кое о чем спросить. – Валяй. – Тебе не приходило в голову, что те силы, которые, как ты убежден, тебе противостоят, просто стараются изолировать тебя? – Что ты хочешь этим сказать? – Ты полагаешь, что поступаешь правильно, когда ничем не делишься со мной, держишь меня на расстоянии. Но что это тебе дает? Разделить нас – это вполне может быть частью планов демона. Подумай над этим. Если бы дело было только в том, чтобы сделать из тебя верующего, это можно было бы проделать и в Нью-Йорке. Но тебя увели далеко от дома. И от меня. – И какой же у меня может быть теперь выбор? – Взять меня с собой. – Не могу рисковать, ты можешь пострадать. – Да я же все равно умираю, черт побери! Поздно чего-то бояться. |