Онлайн книга «Сумерки зимы»
|
Сзади раздался шорох. Макэвой обернулся: – А ну быстро в постель… – Ну я еще не совсем в форме, но если ты настолько меня хочешь… – Лицо у Ройзин бледное, глаза запали. На ней мешковатая желтая пижама, а немытые, слипшиеся волосы подвязаны розовой лентой, чтоб не падали на лицо. Жена кажется Макэвою бесформенной, до того он привык к выпуклой линии ее живота. – Ройзин… – Мне скучно, Эктор. Срочно нужен поцелуй. Он снисходительно вздохнул: – Иди сюда. Нетвердой походкой она приблизилась к нему. Он сидел, втиснув массивное, медвежье тело в оранжевое деревянное кресло с высокой спинкой. Лицом к окну, но занавески, на которых разворачивалось психоделическое буйство зеленого и коричневого, были задернуты. Ройзин села к нему на колени, прижалась лбом к спутанным рыжим лохмам. – Ты воняешь, – сказала она. Впервые за несколько дней у Макэвоя вырвался смешок: – Должен заметить, леди, вы и сами не благоухаете розами. Маленькая влажная ладонь, коснувшись щеки Макэвоя, приподняла его лицо. Они долго смотрели глаза в глаза, и нежное неистовство этой связи лишало смысла любые слова. – Я так испугалась… – Они одни, но Ройзин произнесла это шепотом, точно опасаясь чужих ушей. – Я тоже, – сказал Макэвой, и Ройзин успокоенно вздохнула, наклонилась к его лицу и поцеловала в губы. Поцелуй затянулся. Наконец они оторвались друг от друга, улыбнулись растворившимся страхам. И разом посмотрели на кровать. Лила Ройзин Макэвой появилась на свет 15 декабря, в 06.03. Схватки начались у Ройзин ровно в тот момент, когда всполошенный сообщением Макэвой выскочил из дома. Заранее собранная сумка с вещами для больницы осталась в багажнике минивэна, на котором он рванул в полицию. Снова и снова Ройзин набирала его номер. Умоляла ответить. Тянулась к нему через окоченевший Гулль. Просила вернуться. Помочь. От ее плача проснулся Фин. Это он убедил Ройзин набрать службу «999». Это он объяснил, что папочка должен работать и что он не всегда может сидеть рядом. Это он держал ее за руку в «Скорой помощи», пока медики негромко переговаривались о том, что кровотечение никак не останавливается, что гололедица просто смертельная и что одна такая смена должна считаться за полторы. Ройзин держалась. И пыталась удержать ребенка, пока медсестры вызванивали ее мужа. Но Лила рвалась наружу. Их дочь выскользнула в мир, осененная кровавой радугой, и была подхвачена лысым нигерийским педиатром, который положил малышку на ожидавший ее белоснежный стол и, поправляя очки, принялся колдовать с ее крохотным телом. Ройзин казалось, будто он пытается вдохнуть жизнь в мертвую птаху. Она отвернулась. Закрыла глаза. Стала ждать самого страшного. Но услышала младенческий вопль. Розовой и сморщенной Лиле было уже четыре часа от роду, кислородная маска закрывала ее лицо, а ручки и ножки утонули в пинетках не по размеру когда к пластику инкубационной камеры прижалось красное, мокрое от пота и слез лицо и пробормотало первое из тысячи покаянное слово. Когда Макэвой принял дочурку из рук сестры, Лила оказалась точно по размеру его ладони. От этого зрелища Фин зашелся в хохоте. Спросил, неужели и он был таким лилипутом. Нет, ответил Макэвой, просто твоя сестра так спешила с тобой встретиться, что явилась на этот свет слегка раньше намеченного. И отныне ты старший брат и должен защищать ее. Фин торжественно кивнул. Клюнул сестру в макушку и поспешил в комнату, полную видавших виды, пожертвованных кем-то игрушек. В то мгновение, когда его сестра издала свой первый крик, Фин возился там с колченогой пожарной машиной. – Спит? – прошептала Ройзин. – Без задних ног. Вся в мамашу. – У нас с ней выдались непростые деньки. – Да уж. Ройзин выпрямилась, будто готовясь слететь с коленей мужа, но тут же снова обмякла в его руках. – Пусть спит. – Мы почти потеряли ее, Эктор. Если бы она умерла… Если бы не проснулась… Она задрожала, и Макэвой покрепче прижал жену к себе, останавливая готовые прорваться рыдания. Спустя какое-то время он задал Ройзин вопрос, который уже выпалил три дня назад, влетев в палату. На каждом локте висело тогда по охраннику, он волочил их по зеленому больничному линолеуму, сам путаясь в длинных полах засыпанного снегом пальто. – Ты простишь меня когда-нибудь? Как и в первый раз, Ройзин ответила счастливой улыбкой. И на один драгоценный, идеальный, невероятный миг в сердце Макэвоя поселились такие покой и умиротворение, что он пожелал, чтобы это мгновение остановилось навеки. Ройзин зашевелилась, Макэвой разжал руки. Она встала, распахнула шторы. – Обалдеть можно. С высоты четвертого этажа им открывается город, лишившийся лица. Во всяком случае, таким он предстает из окна частной палаты в родильном отделении Королевской больницы Гулля. Достопримечательности, городские ориентиры, их своеобразие, их стиль и характер – все исчезло, неразличимое под плотным покровом белизны. Улицы пусты. Ройзин вытягивает шею, оглядывая парковочную площадку перед зданием больницы. Ни души. Несколько внедорожников припаркованы там и тут на широкой открытой стоянке – холмики на белой глади. В больнице сейчас лишь дежурные врачи и медсестры, запертые здесь метелью. В тихих коридорах медперсонал негромко обсуждает, как же попасть домой и заведется ли вообще автомобиль. – А нам и тут хорошо. – Макэвой вытащил себя из кресла и встал рядом с Ройзин. Припал к стеклу, глядя вниз, на больничное крыльцо. Криво усмехнулся, увидев собрание тщедушных стариков и женщин среднего возраста, – накинув поверх пижам пальто и куртки, они втягивали в себя сигаретный дым с ожесточением, точно диабетики, дорвавшиеся до инсулина. Макэвой отступил от окна. Вспомнил вдруг об умершем в кармане мобильнике. Пальцы закололо от желания включить телефон. Воткнуть в розетку. Выяснить, что он пропустил за эти три дня боли и молитв. – Ройзин, если не возражаешь, я… Она улыбнулась. И легко кивнула. Макэвой остановился у колыбели дочери, погладил большим, грубым пальцем щечку ребенка, такую нежную и мягкую. Абрикосы. У нее щеки как абрикосы. Сорок три пропущенных вызова. Семнадцать текстовых сообщений. Голосовая почта забита до отказа. Макэвой стоял у дверей родильного отделения, прислушиваясь к гулу голосов. Вот. Тот самый звонок. Сержант Макэвой, привет. Хм, это Вики Маунтфорд. Мы встречались недавно, говорили о Дафне. Может, это и неважно, но… |