Онлайн книга «Голубь над Понтом»
|
– Разве мертвого воскресишь? У конюха были мощные руки. Олег теперь уже знал, кто стоит перед ним. Еленич отнял у холопа жену и три ночи ласкал ее в своей опочивальне, а потом выгнал из хором на посмеяние отрокам, и она исчезла, не оставив после себя никаких следов. Никто больше ничего не слыхал о ней с тех пор. – А жена твоя? – спросил Олег, не глядя на Борея. – Отлетела ее душа. – Умерла? – Утопилась. Понемногу в памяти Олега восстанавливалось прошлое. Двор у боярина Еленича. Портомойня. Беззаботный женский смех и среди других – румяное лицо, красное ожерелье на белой шее. И вот утопилась… – Другую найдешь, – сказал он сквозь зубы. – Не искал. – Что творишь тут? – На причалах с кораблей корчаги сгружаю. – А люди, что с тобой кости мечут, тоже из нашей земли? – Греки. – Как же разумеешь их? – Нужда заставит человека и птичье пенье понимать. – Тоже корабли разгружают? – Они корабельщики. При этих словах Олег подумал с раздражением, что даже эти бродяги плывут по волнам куда хотят, а он должен ждать у моря погоды. – Князь! – сказал Борей и почесал косматую голову. – Что тебе? – Уйдем в Тмутаракань. Олег рассмеялся. – А смерть боярина как замолишь? – Если пожелаешь, все следы потеряются. Молодой князь протрезвел немного и бросил взгляд в сторону двери, чтобы удостовериться, не возвращается ли Халкидоний со двора, где находилась вонючая латрина. Он повеселел и смеялся уже от удовольствия. – Тмутаракань! Любо мне там. Но нелегко до нее доплыть. Где корабль возьму? – Если есть серебро, корабль и корабельщики найдутся. А ветер смелым в корму дует. Опять появились на мгновение влюбленные глаза Феофании. Они проникали в самую душу. В этом огромном мире такая странная жизнь, что не знаешь, где правда, а где ложь и с какого конца приступать ко всякому делу. Все перемешалось – война и мир, любовь и нажива. Олег догадывался, что вокруг него плетется паутина, связывавшая его с каждым днем крепче железных цепей. Ему намекали, что помогут советами и золотом и даже греческим огнем, поднимут половцев, если он пожелает завладеть не только своим, неизвестно чем прельстившим его Черниговом, но и Киевом. Однако логофет напоминал, что в таком случае надлежит объявить себя верным другом царя и исполнять его повеления, за что будут пожалованы звания и всякие отличия. Теперь в эту игру включили и любовь Феофании, шестнадцатилетней девушки. Недаром вчера Никифор неоднократно напоминал о юной красавице. Олегу представлялось, что таким способом царедворцы надеялись крепче привязать его к своему греческому делу. Поистине, не попытаться ли бежать на Русь и начать борьбу с самого начала? Но в кармане его штанов звякали всего два золотых. Сжимая кулаки и зло глядя перед собою, князь повторил: – Нелегко это сделать, смерд. – А уже приспело время. В Тмутаракани любят щедрых и храбрых князей, и в Чернигове тебя давно ждут. Князь посмотрел на лохматую голову Борея и подумал, что этот смышленый холоп может ему пригодиться в будущем. Он спросил: – Знаешь дом мой? – Откуда мне знать его? – Видел церковь Фомы? – Красную, с золотым крестом? – Рядом с нею каменный дом на улице. – Здесь все дома каменные. – В моем доме над воротами мраморная птица. – Видел. – Явись ко мне тайно. В двери, нагибаясь в три погибели под низкой притолокой, показался Халкидоний. Князь сказал бывшему конюху: – Иди теперь. Борей молча отошел. Спафарий, приводя в порядок одежду, приблизился к столу. Чрево у него было внушительное, как у епископа, глаза маленькие. Заметил косматого бродягу и спросил, позевывая: – Зачем подходил? – Деньги просил. – Попрошайки, – проворчал спафарий. Князь тоже притворно зевнул и предложил: – Не пора ли на покой? На улицах уже просыпалась жизнь. Огромные звезды на мутном предутреннем небе побледнели. Со стороны моря веял приятный ветерок. По направлению к Ипподрому торопливо двигались люди. Это были придворные чины различных степеней, спешившие на дворцовую церемонию. Они скользили в мягких башмаках, как тени, переговариваясь между собою об очередном посвящении в звание патрикия или о других милостях благочестивого. Халкидоний с грустью подумал, что не будь архонта у него на шее, и он тоже провел бы ночь, как полагается христианину, в теплой постели, в объятиях супруги, а в этот час шел бы вместе с другими на Ипподром, как все спафарии и кандидаты. Их перегнал сидевший на ушастом сером осле магистр, судя по белой хламиде с золотыми украшениями, обозначавшими его высокий чин. Это был Феодор Музалон. Старый вельможа трусил, смешно расставив локти и задирая носки желтой обуви. Седая борода тряслась в такт ослиной побежки. Позади поспевали за магистром два быстроногих служителя. Один из них держал в руке дымный смоляной факел, уже ненужный на рассвете дня. Увидев русского архонта, который дважды бывал в его доме, Музалон закивал головой и обернулся, придерживая осла. Потом спросил Халкидония: – Откуда направляете свои стопы? Спафарий решил, что лучше прибегнуть к святой лжи, и сказал, покашляв в огромный кулак, не без смущения: – Идем от полунощницы в церкви Сорока Мучеников. Должно быть, магистр не поверил, потому что произнес, с ласковым сокрушением поглядывая на архонта: – Ах, молодость, молодость… Вспомнив о своей единственной дочери Феофании, о надеждах, связанных с ее красотой и невинностью, он лукаво погрозил князю перстом: – Избегай путей, коими ходят нечестивые! – Что он лопочет? – спросил Олег. Спафарий перевел отеческое наставление. Подковы осла снова бойко застучали по каменной мостовой, и двое служителей, передохнувшие немного во время разговора, снова побежали за своим господином. С обеих сторон улицы возвышались глухие стены домов, кое-где только прорезанные на большой высоте оконцем, порой уже озаренным светильником трудолюбивой хозяйки или заботливой рабыни. В этом городе любили высокие стены, решетки, крепкие запоры, ограды, тишину внутренних дворов, потому что люди тщательно берегли свое имущество. В одном из таких домов, под незримым наблюдением, поселили и князя Олега. Над воротами его жилища красовался мраморный орел, оставшийся от римских времен. |