Онлайн книга «Голубь над Понтом»
|
Пьяница захохотал. – Надо мною воронье кружилось и каркало. Я с дерева упал на землю. Ничего больше не видел, а если видел, то мне еще жизнь мила, пока мед есть в медуше. В корчме сидел старый гусляр, забредший сюда после того, как его прогнал священник от церкви. Пьяница сказал ему: – Вот сыграй нам на гуслях! Но другой махнул на старика рукой: – Они боярам любят услаждать слух. Кто-то спросил: – О чем же он поет, старик? – О правде. Сидевший рядом с гусляром на обрубке дерева княжеский отрок Даниил, любитель всяких повестей, вечно слонявшийся по торжищам и людным местам, слушая всюду, о чем говорит народ, сказал: – Правда ныне как бисер в кале. Не мечите его перед свиньями. – А тебе что надо здесь? – грозно обратился к нему пьяница. – Твое место в палатах, а не в корчме, где бедняки собрались. Отрок примирительно ответил: – Что расшумелся? Гневающийся человек подобен корабельщику, который в печали мечет все свое достояние в море, а когда утихает буря, жалеет то, что бросил в пучину. Так и ты. Что тебе надо от меня? – В боярских корзнах ходите! – ворчал пьянчужка. Но в это время кто-то стал с волнением рассказывать: – Чудо великое совершилось в Киеве. – Какое чудо? – послышались вопросы. – Что сотворилось? – Никола совершил чудесное явление. – Может, монахи придумали? – Разве я знаю. – А что говорят? – Будто некто плыл в ладье из Вышгорода в Киев, а жена того человека держала на руках младенца, но утомилась в пути, уснула и уронила дитя в воду, и оно утонуло. Тогда отец стал укорять Николу. Он выговаривал, что не только ему зло причинил, а и себе: кто же теперь его будет считать чудотворцем? – И что же случилось? – А вот что: дитя нашли в святой Софии, и вся икона Николы была мокрая от днепровской воды! Сейчас об этом объявляли на торгу, и муж прибежал к жене. Она его при всех бранила, что не верил в святого. Но за ковшом меда беседа клонилась к веселию. Людям хотелось позабыть о своей бедности. Дед, веселый человек, обнимая внука, сказал ему: – Спой нам про Моревну. Соседи удивились: – Так мал – и поет про Моревну? – Голос ему дан, как соловью. – Тогда спой, отрок! Злату тогда было едва десять лет. Он смущался среди чужих. Но дед попросил опять: – Спой про Моревну. Злат запел, глядя в небеса, которыми в корчме был закопченный потолок из бревен: Моревна – это цветы на поле, звезды на небесах, соловьиное пение. Моревна жила за синим морем, замуж за царевича вышла. Была она воительница, Моревна, но, уходя на войну, просила: «Муж, ходи по всем палатам, только в одну клеть не спускайся! Там Кощей к стене прикован на двенадцать цепей!» Царевич забрел и в клеть от скуки, и упросил его враг, чтобы дал напиться воды. И тогда Кощей разорвал все цепи и Моревну похитил, унес в подземное царство. А там – сон, зима, оцепененье. Но царевич отправился в путь, искать Моревну по свету. Он в подземное царство спустился, разбудил там Моревну звоном золотых гуслей и вернул ее к людям, на землю. Так весна возвратилась, усыпая лужайки цветами. Перун, Сварожич! Молнии – твои стрелы, радуга – лук, тучи – одежды, громы – глагол, ветры и бури – дыханье… Все ссоры затихли, люди слушали древнюю песню. Злат научился петь ее у старого деда. Седоусый гусляр перебирал струны. Наверху жил митрополит и стояли церкви, а здесь, на Подолии, еще хранилась память о древних богах. Потом гусляр сказал: – Великий ты будешь певец и прославишь Русскую землю! Отрок Даниил погладил Злата по голове: – Горазд ты петь. Не знал, что у нас в Переяславле такой певец растет. Ты чей? Дед за него ответил: – Мы с Княжеской улицы. Знаешь плотника Вокшу? – Вспомнил. Видел тебя с внуком в церкви Михаила. Надо будет князю о тебе сказать. Отрок пил с дедом мед из одного ковша. Вспоминая песню, Даниил, любитель книжных изречений, сказал: – Весна есть дева, украшенная цветами, сладостна для зрения. – А лето? – спросил дед. – Лето? Муж богатый и трудолюбивый, питающий плодами рук своих и прилежный во всякой работе. Он без лености встает заутра и трудится до вечера, не зная покоя. Осень же подобна многочадной жене, то радующейся от обилия, то печалящейся и сетующей на скудость земных плодов. – А зима – лютая мачеха, – прибавил пьяница, уже примирившийся с отроком и растроганный песней. К нему обращались: – Расскажи еще что-нибудь про Забаву. – Слышали, что случилось с серебряной чашей? – Не слышали. – Вот что случилось, – вытер мокрые усы пьянчужка. – Однажды остановились у нас на дворе калики, шедшие в Иерусалим. Но среди них был один молодой, редкой приятности юноша, по имени Касьян… Вскоре это стало известно всему Киеву. Странники шли в Иерусалим, питаясь в пути христианским подаянием. Среди этих людей почтенного возраста оказался и Касьян, совсем юный монашек, похожий на архангела со своими длинными кудрями. Проходя городом, они очутились на дворе у Путятишны. По обычаю, их кормили рыбной похлебкой и пирогами в черной избе, когда молодая вдова, бродившая от скуки по всему дому, неожиданно спустилась на поварню и увидела странников. По большей части это были монахи, изгнанные из разных монастырей за пьянство и блуд. Но ее глаза приметили среди них красивого юношу в смешно сидевшем на нем монашеском одеянии. Такому носить бы корзно и парчовую шапку с бобровой опушкой! Боярыня была в шелковой одежде, голубой с золотом, с запястьями на руках, в маленьких башмачках из зеленого сафьяна. Она слушала, как странники пели после трапезы: Течет огненная река Иордан, от востока на запад солнца пожрет она землю и каменье, древеса, зверей и птиц пернатых! Тогда солнце и месяц померкнут от великого страха и гнева и с небес упадут звезды, как листы с осенних дерев, и вся земля поколеблется… В громком хоре грубых монашеских голосов Касьян пел как серебряная труба. Его зубы особенно ярко блестели на лице, покрытом ровным загаром. Боярыня слушала пение по-женски, подпирая рукой щеку. |