Онлайн книга «Владимир Красное Солнышко»
|
— Поклянись самой страшной клятвой, что я не трону их вождя, но прошу его приехать на переговоры. Доверенное лицо поклялось самой страшной клятвой, и боярин, подумав, решил рискнуть. — Твой посланец дал клятву, — сказал он, представ перед вождем печенегов. — Твоей жизни ничто не угрожает, — заверил вождь. — И зачем нам вообще губить друг друга? Торкин согласился, что это неразумно. — Пойди в Киев и скажи своему князю, — предложил вождь печенегов, — чтобы он с вашей стороны выставил силача, а я со своей стороны выставлю своего силача. Если ваш бросит наземь моего богатыря, то три года мы не будем с вами воевать. А если мой бросит твоего, ты уговоришь князя на три дня отдать мне Киев. И указал Торкину на огромного детину: — Вот мой силач! До крайности перепуганный боярин Торкин — он-то знал, что в Киеве нет великого князя, — в полной панике переправился в город, судьба которого должна была решиться схваткой. Где искать бойца под стать печенежскому? Как его искать? Сообщать великому князю о печенегах под Киевом или не сообщать? Если победит киевлянин, можно будет и не сообщать, но где найти такого киевлянина? А если победит печенег?.. Об этом было страшно и подумать. Кое-как разыскав глашатая, боярин Торкин велел тому объявить всем жителям, что печенеги согласны на схватку двух богатырей и если кто хочет постоять грудью за стольный град Киев… — Так богатыри, говорят, в Новгород ушли, — сказал глашатай. — Ты кричи, что велено. Может, кто и сыщется… Сыскался — правда, когда глашатай уже порядком охрип. Один старик рассказал про своего младшего сына: — Однажды я его пожурил, когда он в лохани воловью кожу мял. Так он от огорчения ту воловью кожу на куски разорвал. Прямо в лоскуты. — Зови! — крикнул Торкин и отер пот со лба. Старик привел молодого парня с длинными руками, но куда ниже ростом, чем печенег, которого боярину показали. Когда парню растолковали, что от него требуется и почему, он наотрез отказался. — Не пробовал я, люди добрые. Боярин объяснил, что ожидает Киев: — Погубишь всех! — Ну, не знаю, справлюсь ли. Вы быка позлее разозлите — если ухвачу его, тогда попробую. Мигом разыскали здоровенного быка. Его держали полтора десятка мужчин: покололи, а потом раскаленным железом прижгли да и отпустили. Ревущий от боли и ярости бык помчался прямо на молодого кожемяку. Тот ловко увернулся, схватил быка за бок и, как утверждает летопись, вырвал у него лоскут кожи с добрым куском мяса. Победно взревела площадь. Боярин Торкин вместе с парнем тут же переправились через Днепр, где их уже поджидали. Провели на ровную площадку, вокруг которой расположились печенеги. Печенежский хан указал боярину место подле себя. — Вот, — сказал боярин. — Позовите нашего. Вышел огромный печенег. Увидев юношу-кожемяку, громко расхохотался: — Да я его… — Начинайте, — повелел хан. Юноша вышел на площадку. Он был всего лишь по грудь печенежскому богатырю, что вызвало хохот зрителей. Печенег пригнулся и начал кружить вокруг кожемяки. При этом он почему-то грозно надувал живот, а потом шумно выпускал воздух, что всегда встречалось возгласами восторга. Однако круга он так и не успел замкнуть. Кожемяка бросился на печенега первым и совершенно неожиданно. Несмотря на то что был ниже ростом, он обхватил печенега обеими руками, поднял его и стиснул. Кажется, печенег так ничего и не предпринял. Кожемяка схватил его в момент выдоха. Схватил, оторвал от земли — а потом разжал руки, закончив смертельную схватку. Печенежский богатырь замертво упал на землю. Толпа подавленно молчала. Вождь печенегов поклялся, что три года не будет выходить с ордой из Черноморских степей. Летопись сохранила имя киевского ремесленника, выручившего родной город. Его звали Ян Усмошвец. Он изображен на картине русского художника Григория Угрюмова в момент, когда вырывает лоскут бычьей кожи вместе с мясом. Так рассказывает летопись. 3 Мечники Путяты, дружина Добрыни Никитича, отягощенные обозами, медленно и уныло тащились берегом Днепра. Переправлялись через множество рек и ручейков, а до Смоленска было еще шагать да шагать. И путь был нелегок, и дожди заладили без просвета со второго дня, как вышли из Киева, и сушиться было негде… Их часто обгоняли суда, идущие против течения на веслах. Вот эти суда и принесли в Господин Великий Новгород известие о киевских дружинах. Молодцы привычно похватали дреколье и ринулись на вечевую площадь. Вслед за молодцами пошли и взрослые мужики, не позабыв меч пристегнуть. А за ними и дети, и женщины. Все повалили. Да так, что посадник сказался больным. — Оружные идут!.. — На свободы, нам дарованные… — Постоим же за вольный наш город!.. Может быть, поорав вволю, и разошлись бы, только, как на грех, в городе в то время оказался известный волхв Богомил, за речи свои прозванный Соловьем: — Свободы отберут, души темные, похоронные?.. Больше отберут — а что больше? Всё!.. А всё — боги наши, коим пращуры и прапращуры наши лучших молодцов, красных девиц, ликом прекрасных, не жалея, в жертву приносили во имя здравствования всех детей, жен и мужей. А вместо них окрестят нас в веру иноземную, с чужими богами, с чужими защитниками, с чужими всем нам словесами и делами! Взревело вече новгородское: — Постоим! — За богов наших! — За Великий наш Новгород! — Говори, Соловей! — А то сказать, что иноземные боги тела не имеют. Доску плоскую вместо тела, краской расписанную, заставят в каждой хате повесить и перед нею, тела не имеющей, о помощи да милости умолять!.. А пращуров наших, коим мы жертвы приносили, жира не жалея на животы их, порубят секирами да и сожгут с плясками на кострах!.. Во славу иноземным богам огню предадут семейных защитников наших! А знаем ли мы богов иноземных, коим молиться заставят? Нет, не знаем, и они нас не знают, про нас не ведают, и все равно им, плоским, живы дети наши или помирают от лихоманки у груди матушки! — Лучше помереть, чем богов своих отдать на поругание! — выкрикнул новгородский тысяцкий Угоняй. — Верно сказано! — Постоим, новгородцы!.. — Чай, не впервой!.. — Поклянемся же перед всем народом новгородским и светлым старцем Богомилом Соловьем, что не пустим киевлян в Господин Великий Новгород! — продолжал кричать Угоняй. |