Онлайн книга «Жестокий век»
|
Все они попятились к дверям, остался стоять только Боорчу. – Иди и ты. – Я хотел только спросить, не захочешь ли ты увидеть своего сына Джучи и Субэдэй-багатура? – Они вернулись? – Да, они только что приехали. Через день-два тут будет и Мухали. Как ты и повелел. – Останьтесь, – сказал он нойонам. – Позовите сына, Субэдэй-багатура и Джэбэ. Садитесь, нойоны. Это такие дела, которыми я готов заниматься и днем, и ночью. Весть о победе над меркитами гонцы принесли давно, ничего нового Субэдэй-багатур и сын, наверное, сказать не могли, а все равно послушать их хотелось: разговоры о победоносных битвах всегда вливали в него свежие силы и бодрость, побуждали к действию; мир становился таким, каким он хотел его видеть. Пришел Джэбэ. Этот храбрейший из его нойонов тяготился жизнью в орду. Для других посидеть в ханской юрте, подать совет или просто почесать языком, погреться в лучах его славы – счастье. Для Джэбэ – чуть ли не наказание. Его дело – мчаться на врага, увлекая за собой воинов. – Джэбэ, Субэдэй-багатур возвратился… Не застоялся ли твой конь? – Застоялся, великий хан! Когда седлать? – Сначала послушаем Субэдэй-багатура и моего сына. Субэдэй-багатур и Джучи не успели сменить походной одежды. Они принесли в юрту дух степных трав, запах лошадиного пота. Воины, вошедшие следом, свалили к ногам хана подарки – лучшее, что было захвачено у врагов. Субэдэй-багатур виновато сказал: – Меркиты не люди Алтан-хана, взять у них нечего. Боорчу присел перед подарками, с пренебрежением перебрал мечи в побитых ножнах, луки в простых саадаках, железные шлемы, большие чаши из белой глины, покрытые прозрачной глазурью. – Когда я был маленьким, моя бабушка говорила мне: «Идешь по дороге, подбирай все, что унести в силах, а дома и выбросить можно». Хан нахмурился. Боорчу принижает вес победы Субэдэй-багатура. Он был против этого похода. Другого ждать от него не приходится. Боорчу все еще водит дружбу с отстраненным от дел Джэлмэ. А тот не образумился, стоит на своем: война не приносит счастья. – Боорчу, скажи, в чем самая высокая радость для истинного мужа? Боорчу задумался, а хан смотрел на него. Они ровесники. Но косы на висках Боорчу туги и шелковисты, как в прежние годы, в круглой мягкой бороде, в редких усах ни единого седого волоса. Почему? Может, седина – признак не старости, но зрелости ума? – Ну, Боорчу… – поторопил он его. – По-моему, самая высокая радость – сесть на быстрого коня, спустить ловчего сокола и мчаться за ним, подбирая сбитых птиц… – И все? Остыло твое сердце, Боорчу! Это радость маленькая. Самая большая радость в другом. Она в том, чтобы пригнуть к земле врага, захватить все, что у него есть, заставить его женщин рыдать и обливаться слезами, в том, чтобы сесть на его откормленного коня и превратить животы его любимых жен в постель для отдыха. Вот… Ты говоришь: добыча так худа, что не стоило ее брать. Разве борец выходит на круг и напрягает свое тело только ради награды? Свалить всех, оставаясь на ногах, стать сильнейшим среди сильных – вот что движет борцом. А доблесть воина выше доблести борца, и радость его больше. По всему было видно, Боорчу не согласен. Но спорить с ним он был не намерен, повернулся к Субэдэй-багатуру и сыну, заставил их рассказывать о походе. Субэдэй-багатур, как всегда, был немногословен: – Ну, догнали… Разбили… Возвращаемся назад – нас догоняет войско. Сразились… Это для него было новостью. – Какое войско? Рассказывай ты, Джучи. – Хорезмшаха Мухаммеда. Владетеля сартаулов. – Позовите сюда сартаула Махмуда. Рассказывай, Джучи. Он часто перебивал сына вопросами. Ему хотелось знать о владетеле сартаулов как можно больше. И какой он из себя, и как одеты его воины, какое у них оружие, как они сражаются. То, что Джучи сам поехал на переговоры, рассердило его. – Это глупость! Тебя могли убить. – Убить могли и другого, отец. – Но ты – мой сын. Этот Мухаммед потом бы везде хвастал, что он снял голову сыну самого Чингисхана. Я недоволен тобой, Джучи. И тобой, Субэдэй-багатур. – В любом сражении я и другие твои сыновья рискуем головой, – упрямо возразил Джучи. – Пасть в сражении и отдать свою голову просто так, даром, – разница. Не умничай, Джучи, а слушай, что тебе говорю я. Кто мнит, что понимает больше старших, тот ничего не понимает. Сын замолчал. В юрту вошел Махмуд Хорезми. Этот человек, до глаз заросший бородой, со своим караваном проникал повсюду, выведывал все, что хотел знать хан. Под его началом немало мусульман, и все служили хану верно. Правда, и награда за службу была подходящая… Махмуд, кланяясь и оглаживая бороду, начал было сыпать пышное пустословие приветствий (до чего любят всякие сверкающие слова эти сартаулы!), но он прервал его: – Ты из Хорезма? – Твой ничтожный раб родился там. – Кто у вас владетель? – Хорезмшах Мухаммед, да продлит аллах его… э-э… – Купец запнулся, глаза его с синеватыми белками засмеялись. – Да будет ему во всем неудача! – Что это за владетель? Не вздумай принижать его, чтобы я возвысился в своих глазах. Говори правду. – Великий хан, владения хорезмшаха обширны и богаты, войско храброе и многочисленное. – Сколько же у вас воинов? – Мне трудно сказать. Но, думаю, хорезмшах может выставить не менее тридцати-сорока туменов. – Ого! Не прибавляешь? – Для чего? Я служу тебе, великий хан. – Крепок ли, един ли его улус? – Нет, великий хан. – Почему? – Большинство владетелей разных султанов, эмиров хорезмшах покорил в последние годы… – Я тоже подвел под свою руку многие племена и народы недавно. Ты хочешь сказать, у нас с ними все одинаковое? – Может быть, в чем-то и одинаковое. Мне судить об этом трудно. Я давно не был на родине. – Скажи, если все одинаковое, почему ты здесь? – Великий хан, в твоих руках дороги для купеческих караванов, идущих на восток. Чем будешь сильнее ты, тем безопаснее дороги, тем больше прибыль у купцов. Ты, великий хан, надежда всех, кто торгует или хочет торговать в твоих куренях, в городах и селениях тангутов, китайцев… – Думаю, ты говоришь правду. Ну, иди. Я позову тебя позднее. |