Онлайн книга «Жестокий век»
|
– Игорь Ростиславич стрый63 Мстислава Романовича? – Стрый… – Симеон захлопнул книгу. – Ведомо ли Мстиславу Романовичу про эту запись? – Ведомо. – Глаза Симеона повеселели. – Оттого-то восхотел, чтобы о нем иное было записано. Захарию вдруг стало отчего-то тревожно. У него в жизни осталось одно – родной город. Как толпы половцев, он пришел сюда в поисках успокоения. Город манил его и звал долгие годы. Пришел сюда не так, как думалось. Но пришел. Ужли и сюда прикатится за ним яростное воинство хана? Ужли Киев даст погубить себя? – Скажи, отче, любим ли киянам князь Мстислав Романович? Симеон вздохнул и, ничего не ответив, стал записывать его рассказ. В его келье Захарий и переночевал. Утром в златоверхом Михайловском соборе поставил свечу перед образом архангела Михаила-покровителя Киева, помолился о благополучии города, помянул отца и безгрешную Фатиму… Бестрепетное пламя свечей отражалось от камешков мозаики. Лицо крылатого архангела с тонким, резко очерченным носом и маленькими, сурово сжатыми губами казалось живым… Отовсюду – с граней опорных столбов, со стен и сводов на Захария смотрели лики святых – и строгие, и отрешенные, и мудро-задумчивые. Они были над людьми, над жизнью, олицетворяя что-то незыблемое, вечное. Ни Симеон-летописец, ни дворской князя больше не удерживали Захария. И с княжей Горы он поехал на Подол. Дом отца на берегу Почайной, к его удивлению, был цел. Бревна почернели, углы тронула гниль. Но это был тот самый дом, где он родился и рос. Соскочил с коня, ввел его в ограду. Просторный двор зарос лебедой и лопухами. У крыльца рылась курица с выводком цыплят, возле амбара на траве ползала светловолосая девочка, мальчик лет пяти, черноволосый, взлохмаченный, запрягал в игрушечные сани кошку. Кошка мяукала, ложилась на спину и царапала своего мучителя. Увидев Захария, мальчик вскочил, подбежал к нему, стал, заложив в рот палец. У него были черные, косо разрезанные глаза, лицо испачкано землей. – Ты к нам приехал? – спросил мальчик. – К вам, сыне. Это мой дом. – Ты наш отец? – В глазенках мальчика вспыхнула радость. Захарий не посмел сказать «нет», полой халата утер ему лицо. Догадался, что отец этих детей где-то в отлучке и, видимо, давно – сын его в лицо не знает. – А где ваша мать? – Ушла. Вечером придет. Как солнышко станет садиться, так и придет. Ты не уйдешь? – вдруг забеспокоился мальчик. Захарий снова не смог сказать «нет». – А мы есть хочем, – сказал мальчик. – Подождите меня… Поставив коня на заднем дворе, он пошел на торговище. Как и прежде, у лавок, заваленных товарами, бурлил разный люд. Тут были торговые гости всякого языка: угры, немцы, ляхи, волжские болгары, греки, арабы. Тут можно было купить все – от иглы с мотком ниток до кафтана из златотканого аксамита, от простенького гребешка из рога до воинских доспехов заморской работы, от глиняного горшка до золотых, изукрашенных эмалью кубков и братин, от берестянок с болгарским медом до восточных пряностей… Разменяв часть золота на привычные ему дирхемы, Захарий купил себе сапоги из крепкой кожи, полотняные русские порты, шелковую рубашку с расшитым цветными нитками воротником, шапку, опушенную мехом бобра, и галицийскую безрукавку. Связав все это в узел, отправился к рядам, где торговали снедью. Взял несколько хлебцев, копченой осетрины, круг сыру, вяленого винограда и берестянку с медом. Мальчик встретил его веселым щенячьим визгом. Захарий разостлал на траве халат, разложил перед детьми угощение. Сам спустился к Почайной, умылся, потом на заднем дворе переоделся… Дети уплетали сладости. Он смотрел на них и посмеивался… Спросил у мальчика: – Тебя как зовут, разбойник? – Федей. – Неожиданно пожаловался: – На улице меня дразнят: «Половецкий хан». Скажи им, чтобы не дразнили. «Обличием ты, брат, и верно чистый половец», – подумал Захарий. – Скажу. А сестру как зовут? – Она – Ясыня. Она много ревет. Федя был мальчонка разворотливый. И отвечал, и не забывал цеплять пальцем мед из берестянки, и кидал крошки хлеба курице. Она довольно квохтала, цыплята с писком бегали вокруг, тоже клевали. Ясыня ела вяленый виноград, подбирая по одной ягодке, и была чем-то похожа на цыпленка. Во двор вошла молодая женщина. В первое мгновение показалось Захарию, что она очень похожа на Фатиму. Но нет… Правда, лицо с заметными скулами, смуглое, глаза продолговатые, волосы иссиня-черные – как у Фатимы, но не похожа… Она словно бы запнулась, остановилась посреди двора, поглядывая то на снедь, то на него. Захарий стал неловко оправдываться: – Забрел без спросу… Смотрю, дети… Женщина взяла на руки девочку, устало опустилась на приступок амбара. Целуя ее в испачканную мордашку, певуче проговорила: – Ясынька моя маленькая, головушка светлая… Захарию почему-то казалось, что она должна говорить плохо по-русски. Его так и подмывало заговорить с ней по-тюркски. Не утерпел, спросил: – Ты русская? – Мать моя была половчанкой. Теперь Захарию стало понятно, почему у нее и у сына такое обличие, почему мальчонку дразнят половецким ханом. – Умерла недавно моя матушка. – Лицо женщины стало горестным. – Отец еще раньше помер. Муж поплыл в низовья с товарами – убили тати64. Осиротели и мои деточки. Федя уловил слово «отец», подошел к Захарию и, как Ясыня к матери, сел к нему на колени, подергал за бороду. – Мама, это наш отец. – Цыть, глупый! – рассердилась женщина, строго спросила у Захария: – Какое у тебя дело? – Я не по делу. Это мой дом. – Как… твой? – Родился тут. И отец мой тут же родился. – А-а… Вы купили себе новый… – Да нет. Ничего мы не покупали, не продавали. Отсюда нас с отцом на веревке увели в половецкий полон. Только что возвратился. – Ты… ты хочешь… – Женщина встревожилась, поставила девочку на землю. – Да нет, я не к тому. Я только посмотреть хотел. Живите. – Захарию стало неловко, будто он и в самом деле хотел отобрать родительский дом. – Ну, я пойду. Федя вцепился в него ручонками. – Не ходи. – Оглянулся на мать, позвал на помощь: – Не пускай его. Захарий пожалел, что так бездумно приласкал этого маленького человека, тоскующего по крепким отцовским рукам. Подергал его за нос. |