Онлайн книга «Земля обетованная»
|
А вот Леонтина сказала: – Э-э-э, что-то неладно! Ты какая-то бледненькая, мадамочка. Да и осунулась… Уж не наследника ли ждешь? – Нет, Леонтина, наверняка нет. Я не тороплюсь с этим. – Это почему же? Вот было бы славно! Отдала бы его нам на воспитание. В первое же воскресное утро Клер услышала с радостью, удивившей ее саму, призывный колокольный звон из долины. Но теперь вместо бодро бегущих лошадок на посыпанной гравием площади у церковной паперти мягко затормозил сорокасильный «ларрак». Мать и дочь вместе приехали в церковь, и к длинному белому лимузину сбежались все деревенские ребятишки. Марсель Гонтран заиграл хорал Франка. «Это он специально для меня, – подумала Клер. – Он вспомнил, что я люблю Франка». Графиня Форжо нагнулась к дочери и шепнула: – Знаешь, его жена все чаще и чаще изменяет ему. Клер подумала: «Пусть хоть конец света наступит, а мама останется прежней. В день Страшного суда она ткнет пальцем в Жанну Гонтран и скажет: „Знаешь, у нее было восемнадцать любовников!“» Но тут же устыдилась этой фривольной мысли, преклонила колени и попыталась истово молиться. У выхода из церкви обеих дам Форжо поджидали Анна де Савиньяк и Эдме Реваль. Клер обрадовалась, увидев ясное лицо мадам Реваль. Госпожа Форжо пригласила ее, мадам де Савиньяк и господина кюре к себе на завтрашний обед. А в полдень этого нескончаемого, тихого и мирного воскресенья у нее состоялся длинный разговор с дочерью. – Ты счастлива? – спросила она, когда мисс Бринкер, встав из-за стола, тактично удалилась. – О, в материальном плане у меня есть все, о чем женщина может только мечтать, – ответила Клер. – Но… счастлива ли я?.. У меня есть муж, который говорит, что любит меня, и, я думаю, на свой манер действительно любит. Но мне хочется большего: я желала бы, чтобы у него были такие же вкусы, как у меня, или хотя бы стремление их приобрести; чтобы он меньше говорил о политике и о делах, а больше – о любви; чтобы он был больше занят мною, чем самим собой. – Дитя мое, – сказала мадам Форжо, – нельзя иметь все на свете и при этом ничем не жертвовать, так не бывает. Лично я считаю мужчин, подобных твоему мужу, весьма достойными. Они трудятся день и ночь – а зачем? Да затем, чтобы кормить, холить и лелеять своих жен. Конечно, кое-что от этого достатка перепадает и им самим, однако девять десятых всех богатств мира достаются женщинам. – Или войне, – добавила Клер. – Да, ты права, или войне. Но, я надеюсь, хотя бы к войне ты не ревнуешь? – Нет. Но я завидую женщинам, у которых нет таких богатств, зато есть мужья, принадлежащие только им. На следующий день, во время обеда, мадам Форжо доставила себе невинное удовольствие поразить кюре Сарразака. – Ты, кажется, говорила мне, что была в Елисейском дворце? – спросила она Клер. – Да, мама, дважды. – Неужели, мадам? – воскликнул кюре. – И какое у вас впечатление от президента Пуанкаре? – Он очень просто держится, господин кюре. Скромный, пунктуальный, довольно бесцветный. Прогуливаясь со мной в саду, он все время повторял: «Это моя супруга придумала устроить здесь розарий… Это моя супруга велела проложить тут аллею…» В тот день сады были очень красивы: на индийских каштанах распустились белые цветы с красными прожилками. Господин Пуанкаре объяснил мне, что все деревья Елисейского дворца наклоняются к центральному газону, потому что гумус там довольно рыхлый. «Это символично!» – сказал он мне. – Вот как? И в чем же состоит этот символ? – Не знаю, господин кюре. Мой муж пересказал президенту слова Клемансо: «Мы с Пуанкаре теперь близки, как два брата». И тогда президент воскликнул: «Согласен! Но при условии, что я буду младшим». – Младшим братом! – удивился кюре. – Это очень любопытно! После обеда Клер совершила длинную прогулку с Эдме Реваль. – Знаете, а вы очень изменились, – сказала та. – Я не замечала, – ответила Клер, – и в чем же? – Вы стали еще красивее, еще блистательнее и свободнее, но в вас чувствуется горечь. Клер вздохнула: – Да, может быть. Жизнь так не похожа на то, как я себе ее представляла. – Нельзя пытаться жить в воображаемом мире, – сказала Эдме. – Нужно исходить из того, что нам дано. А счастье… в конце концов, что такое счастье, если это не постоянная попытка создать себе счастье? Вот мой муж – он отнюдь не совершенство, и что с того?! Но я научилась любить его таким, какой он есть, и не помышляю изменить в нем ни одной черты его лица, ни одной его мысли. И он так же относится ко мне. Поэтому мы счастливы. По крайней мере были счастливы, пока жили вместе. – А где же он теперь? – В армии Манжена. – Эдме очень умна, – сказала Клер матери, вечером. – Но она меня немного раздражает. Очень уж любит читать нравоучения. Не говорит, а вещает. Ей, видите ли, удалась ее супружеская жизнь, и она хочет возвести свой опыт в закон для всех остальных женщин. А где доказательство, что она права? – Я с тобой вполне согласна, – сказала мадам Форжо. – Я просто засыпаю от ее разговоров. – Ну, я не засыпаю, но мне уже тошно слушать, как она величает себя Счастливой Женщиной. Клер поднялась в свою старую спаленку наверху башни. Она долго разглядывала четыре гравюры, посвященные Жанне д’Арк. Под одной из них она прочитала: «Пророчество Мерлина-волшебника: „Явится девственница, и конь ее будет попирать копытами спины лучников“». Ее маленький рабочий столик пребывал в том виде, в каком она его оставила. Клер выдвинула ящички и нашла там старые листки с набросками своих старых стихов. Перечитав некоторые из них, она вздохнула: – Да, видимо, мне никогда в жизни не удастся ни сонет, ни любовь. Она села в кресло. Из окна веяло туманом и ароматами сухих трав. Молочно-голубой лунный свет заливал поля. На минуту Клер погрузилась в раздумье, потом взяла карандаш и написала: О том, как Моисей долину Ханаана, Что предназначена Израиля сынам, Увидел с древних гор, из книг известно нам. Но сам он не достиг Земли обетованной. Подвижницей, как он, скитаюсь непрестанно, Ведя любовника к тем праведным местам, Где наслажденье подарит его чертам Метаморфозу дивную… Тут она задумалась, устремив взгляд на листву за окном, купавшуюся в лунном сиянии. «Ладно, приступим сразу ко второму терцету, – решила она, – а остальное придет само». Когда же солнце ввечеру склонится ниже, С вершин иссушенных я с горечью увижу Зеленый райский сад, куда мне не войти. [78] |