Онлайн книга «Автохтоны»
|
* * * – Это вот что, – сформулировал он очевидное, – проходная комната? Он только-только собрался сказать, что вполне устраивает, спасибо большое, но тут дверь, как он полагал, в кладовку, распахнулась, и мимо, топая берцами, прошли гуськом два огромных байкера, медно-рыжий и русый, оба в черной коже, блестящих клепках, шипах и цепочках. Ни на него, ни на дежурную, они не обратили внимания. – Ну, да. У нас, понимаете… немножко ремонт. На сайте ничего про ремонт не было. Он мрачно разглядывал синенький пятитомник Гайдара на полочке (почему Гайдар?) и думал, что напишет у них на форуме всякие гадости. Так им и надо. Задумалась, почесала плечо носом. Он против воли восхитился – не каждый так может. Он только сейчас разглядел, что на ногах у нее огромные, не по размеру, розовые пушистые шлепанцы с носиком и ушками. – Есть одна, там, правда, краской сильно пахнет. Он представил, как сидит на кровати в одних трусах, а мимо, взад и вперед, ходят байкеры. – Краской пахнет. Понятно. Ладно, ведите. Окно предъявляло пиксели бурых и зеленоватых черепичных крыш с присевшими на них тарелочками спутниковых антенн. Посреди комнаты торчали заляпанные побелкой козлы. Краской, да, пахло, и сильно. Но он любил этот запах. – Маляры уже закончили. А художница приходит днем. И уходит к шести. Она вам не помешает. Она успела расписать только одну стену: суровый мужчина, грозя гигантской логарифмической линейкой, обнимал женщину, выпускающую жирного голубя. Советское входит в моду. А когда-то казалось, прости господи, унылым говном. – Ну вот, – радостно сказала дежурная, – хорошая комната, правда? Мужчина с логарифмической линейкой покосился на него с укоризной. – Позавтракать где можно? У вас? – Ах, нет, у нас же ремонт. В «Кринице» можно. Как выйдете, сразу направо. Они рано открываются. У них омлет. И запеканка. И сырники с вареньем. И недорого. Она была совсем молоденькая, а молодым всегда хочется есть. Он покачал головой, раскрыл сумку и принялся раскладывать вещи на койке, рядом с плоской горкой пахнущего стиркой постельного белья. * * * Обливные горшки, грубые некрашеные балки… Бездна вкуса. «Криница», а как же. Женщина за стойкой, полная, еще молодая, очень домашняя, кивнула ему и украдкой зевнула. – Как всегда? Она не улыбалась, но казалось, что улыбается. Только скрытно. Тайно. Только ему. Он подумал про яичницу и отверг. Заказал творожную запеканку и кофе. – Хотите, бальзаму налью? В кофе? Бонусом. Холодно же. Мокрый снег за окном сообщал уют равнодушному пищевому пространству. – Наверное, – сказал он. – Наверное, да. Спасибо. На календаре у нее за спиной два котенка играли клубком шерсти. Календари с котятами популярней календарей с младенцами. Не все любят детей, а котят все. К тому же ребенка так и сглазить недолго. Не надо на него смотреть чужим людям. А котятами можно умиляться, сколько влезет. Жизнь котенка, в сущности, ничего не стоит. Он забрал поднос и устроился за столиком у окна. Буфетчица раскрыла покетбук в яркой обложке и углубилась в чтение, но, поймав его взгляд, подняла голову. Я не улыбаюсь тебе только потому, что ты можешь подумать, что это входит в сервис, а я не хочу, чтобы ты так думал, казалось, говорило ее лицо. – Вкусно? Прогрохотал по брусчатке фургончик, выдавливая снеговую кашу на узенький, низенький тротуар. На розовом боку пестрела реклама молочных продуктов, он не разобрал названия. Жалюзи в доме напротив взлетели вверх, открыв витрину сувенирной лавки. – Спасибо, очень. Запеканка была с цукатами и щедро полита сбитыми сливками. – Заходите еще, – она наконец улыбнулась. Дежурное дружелюбие, ничего не означает. Просто их тут хорошо натаскивают. – Спасибо. Кстати… как вы думаете, что такое «вертиго»? – Что-то, что вертится? – спокойные серые глаза изучали его лицо, и, уже уверенней, она сказала: – Головокружение? Он кивнул и вышел с неприятным чувством, что она, стараясь угодить ему, прочла его мысли. Пассажиры, входя, здоровались с кондукторшей. Он протер ладонью стекло, как раз вовремя, чтобы увидеть, как у мокрой ограды рынка несколько фургончиков выгружают цветы, охапки цветов. Отвалившиеся толстые зеленые листья мокли в подтаявшем снеге. Еще одна площадь, пустые фонтаны, серые дома с лепниной, деловитые люди расставляют мокрые ведра, опять цветы, алые, желтые, лиловые на серой брусчатке… – И как вам у нас? Лысому печальному человечку с большим носом и пятнистой рукой на рукоятке массивной трости даже не пришлось наклоняться, такой он был маленький. – Нет-нет, там, сзади, свободно, – продолжил человечек поспешно, видя, что он намеревается освободить сиденье, – просто иногда хочется поговорить, знаете. Я вот как раз сзади и сяду. Человечек исчез из поля зрения, но тут же, устроившись позади, постучал по плечу, привлекая к себе внимание. Он напрягся – не любил чужих прикосновений. – Ничего, – сказал он, – колоритно. – Рынок, Собор, Театр, Старый Рынок… Это остановки так называются. Кстати, видите вон тот серый дом, где дриада на фронтоне? Когда дождь идет, она плачет. А легенду про нее знаете? – У архитектора умерла от чахотки дочь, – предположил он. – Положим, у владельца. А архитектор… – Был ее женихом. – Надо же, – удивился старик, – вы-таки читали путеводитель! – Нет. Просто догадался. Он украдкой глянул на часы – в чужом городе время всегда тянется медленно. – А как вы догадались, что я приезжий? – Каждое утро, – сказал старик, – буквально каждое утро тут садятся одни и те же люди. Я их знаю. А вас – нет. К тому же у вас нет зонтика. У меня тоже нет, но мне можно. Я выхожу, когда этот противный мокрый снег уже кончается. Но те, кому по утрам на работу, обязательно ходят с зонтиком. С маленьким складным черным зонтиком. На мраморных бортиках пустого фонтана сидели голуби, бледные, гладкие, он сначала подумал, что это украшения, но потом один из них пошевелился. – Я мог переждать непогоду в кафе. Я, собственно, так и сделал. – Я и говорю, приезжий. Живи вы здесь, у вас был бы с собой зонтик и не пришлось бы пережидать непогоду в кафе. Он поднялся с приятно нагретого его собственным задом сиденья. |