Онлайн книга «Медовый месяц в улье»
– Если бы ты не вмешался, это мог быть Джо Селлон. Или Эгги Твиттертон. – Знаю. Я все время себе это твержу. – А если бы ты не вмешался шесть лет назад, это почти наверняка была бы я. При этих словах он перестал ходить туда-сюда, как зверь в клетке. – Гарриет, если бы тебе пришлось пережить такую ночь, зная, что тебя ждет, то эта ночь и для меня стала бы последней. Смерть была бы пустяком, хотя тогда ты значила для меня гораздо меньше, чем сейчас… Какого черта я напоминаю тебе о тогдашнем ужасе? – Если бы не он, нас бы здесь не было – мы бы никогда не встретились. Если бы Филиппа не убили, нас бы здесь не было. Если бы я с ним не жила, я б не вышла за тебя замуж. Все было неправильно, все не так – а в итоге я каким-то образом получила тебя. Что все это значит? – Ничего. Кажется, в этом нет никакого смысла. Он отбросил эту мысль прочь и снова беспокойно зашагал по комнате. Немного спустя он спросил: – “Молчальница прелестная моя” – кто так называл жену? – Кориолан [343] . – Беднягу тоже мучили… Я так благодарен, Гарриет, – нет, это неверно, ты не по доброте, ты просто такая и есть. Ты, наверное, страшно устала? – Ни капельки. Ей было трудно думать о Крачли, скалящемся в лицо смерти, как загнанная крыса. Его предсмертные муки она воспринимала только через призму тех мучений, которые испытывал ее муж. Но сквозь страдание его души и ее собственной невольно пробивалась уверенность, похожая на далекий звук фанфар. – Знаешь, они ненавидят казни. Казни бередят остальных заключенных. Те колотят в двери, никому не дают покоя. Все на нервах… сидят в клетках, как звери, поодиночке… Ад какой-то… Все мы сидим в одиночках… “Не могу выйти”, – твердил скворец… [344] Если б только можно было вылететь на минутку, или уснуть, или перестать думать… Да чтоб эти проклятые часы сгорели! Гарриет, ради бога, не отпускай меня… вытащи меня… взломай дверцу… – Тише, душа моя. Я здесь. Мы будем вместе. С восточной стороны темнота в окне начала бледнеть – это были предвестники зари. – Не отпускай меня. Они ждали. Стало светать. Внезапно он сказал: “Да черт возьми!” – и начал плакать, сначала неловко и неумело, потом свободнее. Он сжался в комок у ее колен, а она обняла его и так держала, прижав к груди и обхватив руками его голову, чтобы он не услышал, как часы пробьют восемь. В лампаде Туллии чудесный свет Горел пятнадцать сотен лет. Но спорят с древнею святыней Два светоча любви, зажженных ныне! Огонь неутомим, И все, что ни соприкоснется с ним, Он обратит в огонь и жадно сгложет, Но вас пожар любовный сжечь не может: Вы сами – пламя! Каждому из вас Дано гореть, и жечь, ввергать в экстаз, И вспыхивать, как в первый день, от взора милых глаз [345] . Джон Донн “Эпиталама по случаю бракосочетания графа Сомерсета” 
Толбойз
– Отец! – Да, сын мой. – Вы помните эти персики мистера Паффета, большущие, прямо огромные, которые вы мне сказали не рвать? – Да? – Вот я их рванул. Лорд Питер Уимзи перевернулся на спину и в ужасе уставился на своего отпрыска. Его жена отложила шитье. – Что за хулиганство, Бредон! Бедный мистер Паффет собирался выставить их на цветочной выставке [346] . – Ну, мамочка, я не специально. Это на спор. Ограничившись таким своеобразным объяснением, мастер Бредон Уимзи снова обратил свой честный взгляд на отца. Отец застонал и сел. – И что, обязательно ставить меня в известность? Я надеюсь, Бредон, что из тебя не вырастет зануда. – Понимаете, отец, мистер Паффет меня увидел. И он собирается зайти к вам на пару слов, только чистый воротничок наденет. – А, понятно, – с облегчением сказал его светлость. – И ты решил, что лучше разобраться с этим делом сейчас, пока версия другой стороны не разгневала меня еще сильнее? – Если вы не против, сэр. – Это, по крайней мере, разумный подход. Хорошо, Бредон. Поднимись в мою спальню и приготовься к экзекуции. Трость за туалетным столиком. – Да, отец. Вы ведь скоро придете, сэр? – Я оставлю ровно столько времени, сколько нужно, чтобы осознать содеянное и раскаяться. Вперед! Нарушитель поспешил в направлении дома и скрылся из виду, экзекутор же тяжело поднялся на ноги и неторопливо зашагал следом, грозно закатывая рукава. – О боже! – воскликнула мисс Кверк. Она в ужасе смотрела сквозь очки на Гарриет, которая безмятежно вернулась к своим лоскуткам. – Но вы ведь конечно же не позволите ему бить малютку тростью? – Позволю? – Вопрос позабавил Гарриет. – Вряд ли это подходящее слово. – Но, Гарриет, милая, так же нельзя. Вы не понимаете, как это опасно. Он может необратимо травмировать мальчика. Маленьких людей надо переубеждать, а не ломать их дух жестокостью. Когда вы так унижаете ребенка и причиняете ему боль, вы заставляете его чувствовать себя беспомощным и неполноценным, и все это подавленное возмущение прорвется потом самым необычным и ужасающим образом. – Не думаю, что он возмущается, – сказала Гарриет. – Он привязан к отцу. – Ну, если так, – парировала мисс Кверк, – то это какой-то мазохизм и его надо прекратить, то есть плавно увести в другом направлении. Это противоестественно. Как можно испытывать здоровую привязанность к тому, кто тебя бьет? |