Книга Принцип Полины, страница 28 – Дидье ван Ковелер

Со сдержанным торжеством он опустил глаза на бутылку в моей руке:

– Ну что, откупорим пойло от гения или прибережем его к сыру?

– Который мы забыли купить, – напомнил я.

– О том и речь. Шампанского!

Он ушел в кухню, крикнув ей на ходу, что она царица мира и в два счета справится со своим software.

– Ты не изменился, – сказала мне Полина.

Я промямлил «спасибо» и добавил, что она стала еще красивее, чем в Сен-Пьер-дез-Альп.

– Это климат. Вы хорошо устроились?

Я ответил не сразу Смесь безумного желания и бесконечного отчаяния нахлынула на меня перед нею нынешней. Да ведь и Максим, каким бы мифоманом он ни был и как бы ни раздувал приписываемое себе влияние, сдержал заложенные в нем обещания и добился своего. А я – я не изменился. Избитый комплимент, но перед ними я воспринял его как самое обидное поражение. Я все тот же, да. Я похерил мечту жить своим пером, полный рабочий день настилал ковровые покрытия и был в силах писать разве что по выходным, однако никто не находил, что я изменил себе, предал себя и погубил. Стало быть, моя детская страсть оказалась не так живуча, как я думал. У меня ничего не осталось. Разве что пластырь, приклеившийся ко мне на время короткой эскапады, да отрадное воспоминание давно минувших дней – любовница на единственный вечер, которая теперь, вооружившись одним из самых престижных в мире дипломов, начнет карьеру мечты среди акул информатики и аристократов вина.

– Я сама выбирала эти апартаменты, – сказала Полина, переплетя свои пальцы с моими. – Сегодня вечером мы простимся с прошлым.

В этом и была моя беда. Ее бархатистый голос и сейчас обладал надо мной эфемерной властью сирен, но «прощание с прошлым» лишь подчеркивало отсутствие у меня будущего.

– «Дом Периньон», розовый, девяносто пятого года! – провозгласил Максим, направляясь к садовому столу, который мы накрыли в гостиной, когда ясное вечернее небо затянули грозовые тучи. – Бешеных бабок здесь стоит, зато марочное, без туфты. Что такое, что я пропустил?

Его глаза вопрошали нас, двигаясь, точно «дворники». Пробка шампанского, которую он машинально продолжал выкручивать, взлетела к потолку. Он кинулся наполнять бокалы из небьющегося стекла, которые мы нашли в шкафу. Мы чокнулись за будущее Полины, за свободу Максима, за успех моей новой книги. Веселье вдруг угасло. Как будто я своим экзистенциальным прозрением заразил и их, превратив пожелания в лицемерные химеры. Полина, казалось, вдруг усомнилась в своем будущем, а Максим – в самом понятии свободы.

Она села лицом к саду, ронявшему капли в закатном свете. Мы заняли места вокруг нее. Молчание воцарилось в наших взглядах. Я хотел принести мой салат из огурцов. Полина удержала меня. Ее ноготки коснулись наших пальцев между тарелками. Она вздохнула:

– Я должна вам кое в чем признаться, мальчики. Завтра вечером я выхожу замуж.

Наши руки оцепенели под ее пальцами.

– Здесь? – выдавил я, сглотнув, через десять секунд, как будто выбор места мог сгладить тему.

– За это? – фыркнул Максим, указывая подбородком на «жевре-шамбертен».

– Не только. Это замечательный человек, умный, очень порядочный…

– А мы, – перебил он, – мразь.

– Я этого не говорила, Максим. Вы мои друзья. Иначе меня бы здесь не было.

Он отнял руку, чтобы осушить бокал. Я последовал его примеру.

– Еще и пробкой отдает! – бросил он мне в лицо.

Это была чистой воды ложь, но я оценил: он направил свой гнев в другое русло. Усевшись поудобнее на стуле, Полина продолжила:

– Я вас попрошу – нет, простите, предложу – одну вещь, которая может показаться вам бредом, но…

– Шаферами, нет уж, уволь, – отрезал Максим.

Не обратив внимания на его слова, она продолжала:

– …я не нашла другого способа признаться вам в любви, сказать, что вы связаны со мной на всю жизнь, оба, и… и я даже подумать не могу о том, чтобы предпочесть одного или другого…

– И поэтому выходишь замуж за третьего, – подытожил он с горькой усмешкой.

– Дай ей сказать, – одернул я его.

– Я выхожу за него замуж, потому что он сделал мне предложение и я не нашла ни единого аргумента, чтобы сказать ему «нет».

– Но ты его не любишь.

Мой поспешный вывод вызвал у нее смущенную полуулыбку:

– Не так, как люблю вас, во всяком случае. Он никогда не будет моим другом. Он будет отцом моих детей.

Повисла тишина. В буквальном смысле слова. Только шипение омаров в маргарине задавало ритм нашим размышлениям.

– Мы ведь тоже можем размножаться, – заметил Максим.

– Да, но вы не можете быть моими мужьями оба сразу. И я хочу сохранить вас как друзей. Друг не должен быть отцом. Друг – это тот, кто всегда рядом, что бы ни случилось.

– Знаешь, ты уже малость достала своими принципами!

– Дай ей сказать, – повторил я. – К чему ты ведешь, Полина?

Она длинно вздохнула, ища слова в пробке от шампанского, которую ковыряла ногтями.

– Я пришла сюда похоронить свою девичью жизнь. С вами обоими.

Мы с Максимом избегали смотреть друг на друга. Мы не знали, как реагировать. Что сказать. Когда наши глаза опустились к ее груди – нам был виден только объем под плотным шелком, – он выбрал оскорбленное достоинство:

– Мне бы хотелось понять, Полина. Ты чего хочешь – разжечь страсти или сжечь мосты?

– Скажем так, синтез.

Она подчеркнула это слово, еле заметно прищелкнув языком. Лукавый огонек в ее глазах заставил меня забыть все остальное. Я положил руку на ее бедро. Максим же выпалил агрессивно:

– Вот, значит, что мы для тебя такое? Горючий синтез, только и всего. Заметь, Фарриоля это как будто не смущает. Ему плевать, он довольствуется малым.

Я оторопел. Неужели в такой момент он вздумал читать нам мораль? Да. Он повернулся к Полине:

– А как же отец твоих детей, тебе не влом ему изменять?

– Я ему не изменяю. Он католик, и очень строгих правил: он займется со мной любовью только после свадьбы.

– Строгих правил, ага. А сам-то – как он хоронит сейчас свою холостую жизнь? Развлекается метанием стрел в pub с дружками? Или они делят стриптизершу?

– Вот поэтому я здесь, Максим. Сегодня вечером можно все. В последний раз.

Других доводов у него не нашлось. Он налил себе еще бокал, посмотрел на него, не пригубив. Все мы испытывали одинаковое волнение. Я снова дал ему высказаться за двоих:

– Короче, ты хочешь нам сказать, что сегодня ночью мы зажжем.

– Огнем из всех орудий, – улыбнулась она, опустив руку под стол.