Книга Загробные миры, страница 140 – Скотт Вестерфельд

Кроме того, они с Имоджен сильно изменились за последние два с половиной месяца! В реальной жизни преобразования происходили неохотно, постепенно, медленно.

Хотя, с другой стороны, Имоджен нуждалась в своих секретах, а Дарси по-прежнему хотела получить все.

– У меня кончаются деньги, – пробормотала она.

– На мои книги внезапно возник спрос, – отозвалась Имоджен.

– Я через два месяца останусь без квартиры, – сказала она.

– Мы можем писать вместе где угодно, – возразила Имоджен.

– Я, возможно, пойду в колледж. Куда-нибудь, где подешевле.

– Вот и хорошо. Я стану заезжать в гости.

Дарси кивнула. Наверное, весь фокус в том, чтобы не паниковать. В жизни, как и в удивительном ремесле, где ты пишешь истории и вбрасываешь их в мир, приходится сосредотачиваться на странице перед глазами.

– Мне жаль, что я сваляла дурака, – выдохнула она.

– На ошибках учатся.

– Ты больше не думаешь, что счастливые концовки глупы?

– Твой вопрос неуместен, – ответила Имоджен. – Это не конец.

Неделю спустя я снова оказалась в больнице. Не в палаточном лазарете на снегу, а в залитом солнечным светом отделении химиотерапии в Лос-Анджелесе.

Маме химиотерапию не назначили, во всяком случае, пока. К ней подсоединили пакет с кровью, насыщавшей организм дополнительными красными тельцами. Капельницу требовалось ставить раз в неделю, пока не начнут улучшаться анализы, и это было лишь началом долгого пути с множеством процедур и контрольных проверок.

Сделав свое дело, санитар оставил нас наедине, и мы какое-то время молчали. Я старалась не смотреть туда, где в мамину руку входила трубка. Врачи ввели ей в вену кусок пластика под названием «катетер», который позволял им ставить капельницы и не делать каждый раз новый прокол. Я ничего не имела против иголок, но при мысли, что у матери постоянно будет пластиковая штука в руке, чувствовала себя неуютно.

Мама уверяла, что так она чувствует себя киборгом, и с ней все в порядке.

– Болит? – спросила я.

– Не очень, самое неприятное то, что мне какое-то время нельзя есть красное мясо.

– Жуть.

– Поскольку в меня закачивают красные кровяные клетки, приходится беречься переизбытка железа. – Мама рассмеялась. – Звучит как хеви-метал.

– В этом вся ты, – сказала я, просматривая на телефоне рецепты вегетарианских блюд. – Ладно, что, если я сделаю сегодня вечером фриттату [132] с цветной капустой?

– Серьезно? Нам не обязательно становиться вегетарианцами, просто запрет на красное мясо.

Я промотала страницу.

– Может, тушеной капусты?

– Ты пытаешься меня угробить? В капусте железа больше, чем в бифштексе! Петрушка тоже смертельно опасна.

– Спорю, до тебя никто не говорил: «Петрушка тоже смертельно опасна». – Я набрала эту фразу на телефоне, чтобы проверить свою теорию. На верхнюю строчку попала какая-то «Петрушечная» резня, [133] в которой было убито двадцать тысяч человек. Если приглядеться, окажется, что все связано со смертью.

Я отложила телефон.

В отделение химиотерапии привели еще одного пациента. Мимо нас под руку с молодой медсестрой прошел мужчина много старше мамы. Его волосы напоминали пух, а костлявое лицо было плотно обтянуто кожей.

За ним следовала молодая девушка в цветастом старомодном платье, в складках которого не играли тени. Похоже, она не замечала меня и мое свечение психопомпа. Девушка шла, опустив голову, чуть заметно улыбалась, словно ребенок, который пытается не хихикать на траурной церемонии.

Мы с мамой молча наблюдали, как медсестра подсоединяет к старику капельницу. Когда она закончила, он надел наушники и расслабился, закрыв глаза. Его ладони подергивались в такт музыке. Девушка-призрак наблюдала, пританцовывая, как будто тоже слышала мелодию.

Я сделала успокаивающий вдох.

– Я отложила колледж на год.

Мать удивленно взглянула на меня, и я увидела, что мышцы на ее руке напряглись. На миг мне показалось, что капельница вот-вот выскочит из ее кожи.

– Лиззи, ты не могла так поступить!

– Уже поступила, – мой голос оставался твердым, – звонок сделан.

– Позвони им снова! Скажи, что передумала!

– Я бы соврала, в любом случае, обратного хода нет. Мое место уже отдали кому-то другому.

Мама застонала.

– Лиззи, я могу лежать с трубкой в руке и без твоей помощи.

– Ты не хочешь меня здесь видеть?

– Я хочу, чтобы ты училась в колледже!

– Это временно, – сказала я, извлекая свой список продуманных аргументов. Я готовилась к разговору с тех пор, как получила первое письмо о приеме в колледж. – Как только начнется химиотерапия, кому-то понадобится тебя сюда привозить. И напоминать тебе, какие таблетки принимать.

Она закатила глаза.

– Я не дряхлая старуха, просто заболела.

– Часть твоих лекарств затрагивает кратковременную память, и большую часть дней тебе не захочется готовить для себя. Поскольку колледж откладывается по медицинским причинам, за мной стопроцентно закрепят место. К тому же не забывай, какое-то время у тебя будет маловато дохода, так что в следующем году мое заявление о предоставлении материальной помощи будет выглядеть естественно. Сплошь одни плюсы.

Она долго меня разглядывала. На другом конце палаты старый пациент напевал под музыку. Привидение сидело неподвижно, сложив руки.

– Слишком много ты обо всем думала, – сказала мама.

– Ты хочешь сказать, что с моей логикой не поспоришь?