Книга Порок, страница 21 – Илья Райх

Воинов так же подробно, насколько запечатлела его память, изложил следователю подробности экзекуции третьей жертвы. Если качество второй жертвы вызвало в нем восхищение и сожаление, то третья дама особо не взбудоражила его воображения, напротив – он испытал один только гнев. Отсюда и причина столь жестокого обращения с ней.

– Внешне она была более-менее ухоженной, но, когда залез ей под юбку, то разочаровался, – объяснял он следователю, почему не оставил ни одного живого места в паховой области.

– Руками на тыльной стороне бедер обеих ее ног я обнаружил на колготках протертые насквозь небольшие отверстия. Мне стало не по себе, и меня чуть не вырвало на нее. Вы понимаете, Евгений Андреевич, мое разочарование, – взгляды их сошлись, Воинов говорил эмоционально, полно, но одновременно его тело оставалось без движений, руки были опущены. Евгений в итоге смог уловить особенность в поведении Воинова, мучившую с самого начала допроса. Да, человек с повинной позволял себе только мимику, мимические пассы утверждающе дополняли его речь. Причем любое движение ртом было плавным, четким и напрочь гасило суетливость допроса.

– В ней я искал образ второй жертвы, но поздно осознал, что эта женщина даже не подпадает под наше определение «декорация».

– Мне понравилось, как ты сказал под «наше определение», – с издевкой в голосе произнес Евгений.

– А вы со мной не согласны или у вас свое мнение насчет красивых женщин? Тогда, может, поделитесь?

– Не здесь, не сейчас и не тебе! – Евгений говорил сухо и спокойно, без иронии, давая понять, что диспут закрыт.

– Понимаю, вам не о чем рассуждать.

Евгений ничего не ответил, он отвернулся в сторону и ждал дальнейших показаний.

– Моему раздражению не было предела. И ничего не оставалось, как от досады раскромсать ножом ее пах. Здесь я поживился! Мне нравилось входить и выходить ножом, я чувствовал, как разрушаю каждую ее клеточку, кровь брызгала, я представил себя в роли хирурга, дающего шанс обреченному больному и вычищающего скальпелем гнилую нечисть. Но, как бывает в таких случаях, хирург слишком поздно обнаружил разъедающую опухоль без надежды на выздоровление.

В третьем эпизоде Воинов нашел в своих поступках гуманный момент:

– Я укокошил ее, когда она еще спала. Чтобы не повторить прокола, как в предыдущий раз, я подстраховался и увеличил дозу эфира в разы. Так что она не чувствовала боли, но… – Воинов сделал паузу. – Но я бы не отказался посмотреть на ее страдания…

После сказанного он вновь демонстративно взглянул на Марию, та в ответ не менее показательно отвернулась, сделав кислое лицо и давая понять, что ей омерзительно все, о чем говорит Воинов, как и он сам. Она возненавидела его.

– Во мне играла обида, – тихо сказал Воинов.

– Хорошо, на сегодня хватит! – скомандовал довольный собой Евгений.

Через пару минут распечатанные листы бумаги с первыми показаниями лежали на столе перед первоисточником. Воинов не вчитывался в собственные показания и быстро расписался на каждом листке, как и просил Евгений.

– И не станешь читать? – удивился Евгений.

– Я не думаю, что приписали лишнее. Это не из-за слепой веры к вершителям закона, просто маломальские расхождения вызовут у ваших коллег сомнения, подлинный я убийца или нет. Так ведь, господин Романов? – расписавшись, Воинов кинул листы на стол. Это был самоуверенный жест. Евгений возмутился:

– Это что?

– Это моя подпись, я всегда расписываюсь одной буквой.

Каждый лист был подписан одной латинской буквой – «V».

– Напиши полностью свою фамилию.

– Нет! – с ухмылкой произнес Воинов.

– Почему?

– Вы думаете, что я, придя с повинной, откажусь от своих слов?

Евгений ничего не ответил, суетливо собрал показания, позвал конвоира. Но, перед тем как увести Воинова в камеру, он поинтересовался у Марии, есть ли у нее вопросы к пришедшему с повинной. Она неуверенно помотала головой.

Вместе с конвоиром в кабинет забежал «коридорный» [2] адвокат, неприметный мужчина предпенсионного возраста; не вчитываясь в показания, он расписался под показаниями Воинова и быстро удалился.

Уже когда на Воинова надевали наручники, Евгений вновь поинтересовался уликами:

– Ты все же так и не сказал, где у тебя нож?

– Не все сразу. Мы с вами будем долго говорить.

– Не надейся, что удастся растянуть дело, я его закончу быстро, если ты и вправду тот, кого мы ищем.

– Вы не поняли, Евгений Андреевич, независимо от дела у нас с вами будет долгий разговор.

– Хм…

Последнее, что увидел Воинов, так это надменный взгляд Евгения в ответ на его реплику.

Евгений выехал из ОВД. Он не помнил, сколько раз по дороге домой набирал номер телефона Татьяны. Пять, десять или вовсе – двадцать раз. Она не отвечала. Только когда он въехал на территорию двора, телефон зазвонил: «Татьяна!». Волнение и легкая дрожь немного поубавили его порыв. Переведя дыхание, он произнес:

– Чего телефон не берешь?

– А я спала, проспала весь день, – полусонным голосом ответила Татьяна.

– Хотел извиниться за сегодняшнее, я был неправ, – пересилив самолюбие, перешел к извинениям Евгений. Его раскаяния были наполнены нотками искренности.

– Ладно, просто я хочу тебе сказать, не надо портить отношения на пустом месте, – спокойным голосом произнесла Татьяна. Видно, сонное состояние вселило в нее толику снисхождения.

Образовалась пауза.

– Ты где? – спросила она.

Евгений вновь пустился в душевные излияния:

– Представляешь, я очень сильно переживал, – он не успел договорить. Татьяна воспользовалась моментом, чувства стеба ей было не занимать, но прибегала она к нему в очень редких случаях:

– По числу звонков было заметно, – но в голосе не читалось иронии.

– Из-за переживаний впервые в своей карьере ощутил желание пренебречь работой, и тому виною – ты, – он решил до конца пронести знамя страдальца перед глазами Татьяны. – Вместо того чтобы допросить с пристрастием серийного убийцу, у меня возникло страстное желание увидеть тебя, и я постарался побыстрее окончить допрос.

Татьяну не смутило неуместное сравнение:

– Оно того стоило?!

– Да! Стоило! Я хочу тебя увидеть!

– Приезжай, если хочешь, – голос Татьяны все еще звучал ровно.

– Что прикупить в продуктовом?

– Что хочешь, – с полным отсутствием эмоций выговорила Татьяна.