Книга Небеса рассудили иначе, страница 41 – Татьяна Полякова

– На прощанье? – улыбнулся он.

– Дурацкое слово.

Он согласно кивнул и вновь улыбнулся:

– Ты меня переоцениваешь, я человек весьма скромных достоинств.

– И как это понимать?

– Если я тебя поцелую, мы вряд ли покинем квартиру в ближайшие день-два. А я решил быть терпеливым и тебя не подставлять. Начнем встречаться в состоянии повышенной секретности и только у меня.

– А как же… девушка? – не удержалась я, мысленно уже проклиная себя за это.

– Можешь считать, ее просто нет. И не было, – пожал он плечами. – Для меня-то уж точно.

«Он очень быстро вычеркивает из жизни тех, кого вдруг сочтет ненужным», – подумала я, и эта мысль оказалась чересчур болезненной, хотя давно бы пора привыкнуть и к этой мысли, и к его поступкам. Воспринимать как данность. Заранее прощая.

– Что такое? – спросил он, наблюдая за мной, верхняя губа презрительно вздернулась, а я испуганно отвела глаза. – Девушку жалко?

– Какое мне до нее дело? – попыталась я усмехнуться.

– Слава богу. Я боялся, что мы начнем ссориться, толком не помирившись.

Стас помог мне надеть пальто, и мы вышли из квартиры.

– Возьми ключ, – начала я.

А он перебил:

– У меня есть ключ. Сохранил, хотя ты могла сто раз поменять замок, странно, что действительно этого не сделала. Но мне хотелось думать: у меня есть ключ от твоей квартиры.

– Поэтому я и не сменила замок, – засмеялась я.

Он меня обнял, поцеловал куда-то в висок, и когда мы выходили из подъезда – держались за руки.

– Во сколько освободишься? – спросил Стас, стоя возле моей машины.

– Могу сбежать пораньше.

– Давай в пять в парке Победы, возле первой от входа скамьи.

– Настоящее свидание, – улыбнулась я.

– Точно.

Он подождал, когда я отъеду, и только после этого отправился к своей машине. А я поехала в офис и по дороге разревелась ни с того ни с сего. Стас прав, когда родители и Агатка узнают, нам придется нелегко. Но вовсе не это пугало, а странная покладистость Стаса. Она совсем не в его характере. На чужое мнение ему всегда было плевать. И на мои проблемы, если честно, тоже. Он получал, что хотел, не церемонясь, не сожалея и не размышляя о возможных последствиях. Может человек вдруг измениться? Наверное, может. Ведь ему, как и мне, пришлось многое пережить.

– Трубу прорвало? – наблюдая за тем, как я устраиваюсь за рабочим столом, спросила Агатка.

Она весьма некстати выплыла из своего кабинета, чтобы дать распоряжения Вере.

– Ты повторяешься.

– Не я, ты.

– На самом деле моя фантазия куда богаче.

Сестрица вдруг посмотрела серьезно и спросила:

– Эй, что у тебя случилось?

– Ничего, – испугалась я. – Всю ночь просидела над старым делом, которое Перфильев раздобыл по доброте душевной. Убийство гражданской жены и сына Чадова… Вот и проспала.

– Когда ты для разнообразия начинаешь говорить правду, это даже пугает. Ну и что? Есть гениальные мысли? Или ночь прошла впустую?

– Надеюсь, они нахлынут, после того как мы с Берсеньевым посетим предполагаемое место преступления.

– Ага, прокатитесь. Погода хорошая.

Агатка удалилась в свой кабинет, а я перевела дух. Хоть я и заверила Стаса, что справлюсь, однако с трудом представляла, как сообщу сестрице о переменах в своей судьбе. Стаса Агатка считала главным демоном моей жизни, от которого исходят все возможные беды. К сожалению, у нее был повод так думать, и предстоящая дискуссия на эту тему обещала быть жаркой. Я поспешно покинула офис, здраво рассудив: если Берсеньев не готов ехать сейчас, я его лучше где-нибудь в другом месте подожду. Однако он порадовал:

– Подъеду минут через двадцать.

Чтоб не мозолить глаза дорогим коллегам, я добрела до угла здания и оттуда наблюдала за потоком машин, ожидая Сергея Львовича. Он подъехал даже раньше.

– Привет.

– Привет, – ответила я. – Документы успел посмотреть?

– Успел.

– И что скажешь?

– Пока ничего. Очень хотелось бы взглянуть на письма с угрозами, которые получает Смолин.

– Вряд ли он их покажет.

– Обойдемся без него.

– Ограбим почту?

– «Ограбим…» – передразнил Берсеньев. – Я добропорядочный гражданин. Грабеж – не наш метод.

– Будешь соблазнять почтальоншу? – догадалась я.

– Вариант, – пожал он плечами.

– А если она бабка лет шестидесяти?

– Тогда в ход пойдет подкуп, а не мое горячее тело. Я, кстати, в любом случае на него особо не рассчитываю. Это только в твоей странной головке живет мысль о моей неотразимости.

– Не скромничай.

– Не буду. Просто на комплимент напрашиваюсь, недогадливая ты моя. Кстати, с утра пораньше Димка звонил. В большом беспокойстве. Причину объяснять отказался, но вскользь намекнул: дома ты не ночуешь, а на звонки не отвечаешь. Это правда или у него глюки на почве неумеренного употребления алкоголя?

– Глюки.

– У меня, наверное, тоже. Выглядишь ты… как бы это помягче… слегка пришибленной.

– Чего вы ко мне привязались? – не выдержала я.

– Ты кого еще имеешь в виду?

– Всех, – буркнула я и к окну отвернулась, а потом сказала: – Вчера вечером мы со Стасом встретились.

– И что?

Вопрос повис в воздухе, потому что ответить на него было не так просто. Берсеньев и не торопил, ехал себе спокойно, глядя на дорогу, время от времени на меня посматривал, и тогда на губах его появлялось что-то вроде ухмылки.

– И какие же возникли трудности? – все-таки спросил он.

– Трудности – мы сами, – невесело усмехнулась я и продолжила, сама себе удивляясь: – Я всегда думала о том, как плохо мне. И никогда о том, а каково ему… и… что, если я сделаю еще больнее?

– Он справится, милая, – хохотнул Берсеньев. – А если сама дрейфишь, то так и скажи.

– Чего мне дрейфить-то? – обиделась я.

– Как же… сестрица завопит «караул!», предки, поди, от счастья не запляшут.

– Это да… – и опять отвернулась к окну. – Я-то переживу, а вот Стас…

– Уверен, он думает так же, – вновь усмехнулся Берсеньев. – Тебе предстоит нелегкий выбор, и это делает тебя несчастной. А если вдуматься, проблема-то выеденного яйца не стоит. Родишь ребенка, матушка твоя на радостях тут же прибежит, а следом и остальные подтянутся. Единственное большое неудобство – это Димка. Он в тебя втюрился по самые уши, Стаса и без того на дух не выносит, и у него есть на это причина. Есть?