Онлайн книга «Хронология хаоса. Контркультурная проза (сборник)»
|
Я последовал следом за ним, чтобы взять кружку, набрать воды. Он в это время находился ко мне спиной. Рука молниеносно нашла блокнот. В туалете я разорвал блокнотные записи на мелкие кусочки. Смыл в унитазе. (Кнопку сливного бачка пришлось нажимать несколько раз, чтобы избавиться от улик.) Как потом выяснилось, своим «воровством» я уберёг не только себя и Селиванова от штрафа, но и многих других. Один раз в неделю Владимир Евгеньевич подавал сведения Фастфуду о нарушениях всего коллектива. Тот в свою очередь все «писульки» старшего менеджера отдавал Александре Александровне. Она начисляла зарплату, вычитая штрафы. Хоть директор говорил, я могу штрафовать – делал он это чужими руками. И Володя правильно сказал, что надо опасаться Владимира Евгеньевича, а не Анатолия Николаевича. Но, с другой стороны, всё руководство магазина имело один механизм системы наказания. Не удивительно, что это был целый конвейер, а я нарушил его работу. Но лишь на короткое время. 9 На работу я опоздал. – Штраф двести пятьдесят рублей. Выписываю, – сказал Фастфуд. Когда предприниматель задерживает зарплату, или платит меньше, чем ты заработал, или, хуже того, штрафует (всё наказуемо, незаконно), я понимаю: предприниматель хочет решить свои проблемы за мой счёт, хочет подчинить своему влиянию. А это то самое унижение человеческого достоинства, за которое бьют в лицо. Но я решил всё же обходиться без жёлтых, а тем более красных карточек. Стоп-кран! – Почему опоздал? Объяснительную записку писать пока не будешь. Опоздал ты, Виталий Иванович, на десять минут. Но мне интересно, почему? Почему ты пришёл позже меня? Сказать правду, что я вчера кирял и поздно лёг спать? Это не оправдание. И я сказал правду, но добавил несколько ярких красок, чтобы общая картина не получилась слишком мрачной: – Жена в отпуске, уехала к маме, в другой город. Обычно она меня будит, а не будильник, а я вчера решил расслабиться, пивка выпил. Проснулся позже, чем обычно, поспешил на работу. Увидел женскую задницу. Хорошую задницу! Пошёл за ней. Минуты через три очнулся – иду не туда… – Всё ясно, продолжать не стоит… – перебили меня. – Иди, переодевайся… Я уже выходил из кабинета, когда Фастфуд спросил: – Хоть познакомился?.. – Зовут Татьяна, – назвал первое пришедшее на ум женское имя. В складе встретился Володя. – Директор тебя спрашивал. – Уже нашёл. – Всё хорошо? – Штраф и лёгкий испуг. – Без вони? – Чисто. Вчера просто чуть трезвым спать не лёг. 10 Я получил свой первый выходной день. Рабочая неделя длилась не пять, а семь дней. Всего сутки, чтобы отдохнуть! Как мало мне надо, оказывается. В былые времена выходной проходил так: проснулся, позавтракал – стемнело. Здесь и сейчас ничего не изменилось. Я пошёл к Геннадию Гофману, в мастерскую. Зашёл в гипермаркет «Магнит». От работы горб, от пива пузо. Я выбрал водку. Самую дешёвую. Закусь. Гофман был художником. И наркоманом. Рисовал маки, только маки. Нигде не работал. Жил на проданные картины. Иногда ему удавалось продать несколько картин. И он опускался на дно, творчество исчезало в бескрайнем море алых маков. Когда я к нему зашёл, то сразу утонул в сигаретном дыме – так было накурено в его мастерской. В углу, на кушетке, лежала голая девица, спала. На журнальном столике вместе с палитрой, кисточками и краской стояла открытая бутылка вискаря, алкоголя в ней почти не было. Видимо, картины продавались. Я дополнил натюрморт, поставил бутылку водки на журнальный столик, выложил закусь. Гофман сидел в кресле-качалке, укрывшись пледом. Глаза закрыты. Во рту сигарета. Она дымила. Я вытащил сигарету из его губ, затушил в пепельнице. Сел на диван напротив. Гофман открыл глаза. – О! Витас! – только и сказал он. – Творческий процесс? – спросил я и посмотрел на голую девицу. Та не просыпалась. – Жизнь идёт своим чередом, как видишь. – А это кто? – я кивнул головой в сторону спящей девушки. – Лера, кажется. Она считает, что её недостатки это её достоинства. Я так не считаю. Она любит выпить и поспать. Не трогай её. – Вроде ничего так, даже спящая… – Я же говорю, это достоинство недостатка… Сам как? – Работаю. Жена скоро должна приехать из отпуска. – Ещё не развёлся? – С чего бы это? Не собираюсь. – Хм! Я поражаюсь, как ты женился! – Её тихий омут нравился моим чертям. – Может, наоборот? – А это имеет значение? – Правильно, нет никакого значения. Скоро разведёшься. – Почему так решил? – Она тебя имеет, а не ты её. Я посмотрел на полупустую бутылку вискаря. – Да, я выпил, Витас, но это правда – не ты её имеешь. Не думай, что я пьяный. Моя мысль очень трезвая. Она бросит тебя при любых обстоятельствах, даже если бросишь пить. Это называется – судьба! – Лучше бы не философствовал, а работу нашёл. – Виталя, зачем, а? Я не работаю, но рисую маки, не приношу пользу обществу. Но я не приношу и вреда этому самому обществу. Социум меня не касается. Я не касаюсь его. Я рисую маки, взгляни, – Гофман обвёл рукой стены, где висели картины, – они мне нравятся. Я не могу жить без творческого процесса. Если думаешь, я бездельничаю, то неправильно думаешь, – это и есть творческий процесс. Посмотри, маки имеют алый цвет – это цвет крови и вожделения. Это цвет жизни! А все думают, и ты так думаешь, что я рисую маки, потому что наркоман. Лера тоже так думает. Нет, Виталя, это не так. Из сказанного я понял, что у каждого своя правда, своя истина. Каждый порождает свой ад, пишет свои стихи, свои картины – живёт своей прозой жизни. Я не исключение. – Понятно, занимаешься передо мной саморекламой. Знаешь же, я у тебя картин не куплю. – Современное искусство – это самореклама. А я саморекламой не занимаюсь. Я просто с тобой разговариваю. Гофман поднялся с кресла-качалки, плед упал на пол. Я увидел голое, тощее тело. Прикрыть свою наготу он не соизволил. Голые мужики мне никогда не нравились. Из ящика он достал две таблетки. Красную и зелёную. – Выбирай, – предложил он. – Есть разница? – Зелёную проглотишь – улетишь в небеса. Красную проглотишь – улетишь в Космос. В наркотиках я не разбирался. Как и в искусстве. Мне предстоял выбор. |