Онлайн книга «Я хочу рассказать вам о...»
|
Случилось так, что однажды у небесных врат собралось несколько сот душ, мужчин и женщин, умерших в этот день. Святой Петр, предполагаемый хранитель врат рая, регулировал движение. — По распоряжению «Шефа» мы разделим всех вновь прибывших на три группы в зависимости от соблюдения ими десяти заповедей. В первую группу войдут те, кто нарушил все заповеди по крайней мере один раз. Вторая группа — это те, кто нарушил однажды по меньшей мере любую одну из десяти заповедей. И последняя группа — как мы предполагаем, самая многочисленная — будет состоять из тех, кто ни разу в жизни не нарушил ни одной из десяти заповедей. — Ну вот, — продолжал святой Петр. — Нарушившие все заповеди, станьте справа! Более половины душ оказались справа. — Теперь, — воскликнул он, — те из оставшихся, кто нарушил одну из заповедей, станьте слева. Все оставшиеся перешли на левую сторону. Ну, или почти все… На самом деле все, кроме одной. В центре осталась стоять одна душа, принадлежавшая когда-то хорошему человеку. В течение всей своей жизни он шел по дороге добрых побуждений, добрых мыслей и добрых дел. Святой Петр удивился. Только одна душа осталась в группе лучших. Он тут же позвал Бога, чтобы поставить его в известность. — Послушай, дело вот в чем: если мы действуем по изначальному плану, этот бедолага, оставшийся в центре, вместо того чтобы получать воздаяние за свое благочестие, будет изнывать от скуки в полном одиночестве. Мне кажется, нужно что-то предпринять. Бог встал перед группой грешников и сказал: — Те, кто раскается сейчас, будут прощены, а их грехи — забыты. Раскаявшиеся могут присоединиться в центре к чистым и непорочным душам. Все понемногу стали перемещаться в центр. — Стой! Беззаконие! Измена! — послышался крик. Это был голос праведника. — Так не пойдет! Если бы меня предупредили, что грехи будут прощены, я бы не растратил свою жизнь попусту. Кот из ашрама
[17]
— Толстяк, а что было бы, если бы я сказал тебе, что хочу сделать перерыв? — Что было бы с чем? — Что было бы с нами, с курсом терапии? — Я тебя не могу понять, Демиан… — Мой вопрос таков: могу ли я решить, сделать ли мне перерыв в психотерапии? — Знаешь, твой вопрос мне все равно непонятен. Мне в голову приходит единственное логическое объяснение. Если ты меня спрашиваешь, в состоянии ли ты обойтись без терапии некоторое время, я тебе отвечу, что в настоящий период, разумеется, можешь. Даже больше того, я искренне верю, что ты самостоятельно можешь идти по жизни, как только примешь такое решение. Улыбка на лице Хорхе была единственным обнадеживающим моментом во всем разговоре. Я пришел просить разрешения и наткнулся на Хорхе, который, вместо того чтобы дать мне его, уговаривал бросить сеансы совсем. — Скажи, Толстяк, ты меня гонишь? — спросил я, чтобы убедиться. — Демиан, ты сумасшедший? Ты пришел спросить меня, можно ли тебе сделать перерыв, а когда я говорю, что «да», ты спрашиваешь, не выгоняю ли я тебя… Какого же ответа ты ждал? — Знаешь, Хорхе, я настолько привык к негативной реакции других психотерапевтов, что предоставление такой свободы выбора пациенту просто удивило меня… — Расскажешь мне, как ты представлял себе наш разговор? — Самый щадящий вариант, по опыту моих знакомых, — это интерпретация психотерапевтом темы перерыва как сопротивление лечению. — Но ты же не мог ожидать от меня подобной интерпретации. — С точки зрения логики — нет, но нельзя было исключать такую возможность. Другая возможность — это что ты накричишь на меня, рассердишься и выгонишь. — Ах так, ну теперь-то я позволю себе интерпретировать твои слова, — таким образом ты хотел убедиться, как ты дорог мне, как я огорчен твоим уходом, как невыносима для меня мысль потерять тебя. Я почувствовал, что меня раздели догола. — Ну хорошо, буду с тобой откровенным, — продолжал Толстяк. — Да, мне небезразлично, что ты уходишь, потому что я очень тебя люблю. Но меня это не расстраивает, потому что таков твой выбор и действительно мне жаль говорить тебе, что я это переживу. И тем более я не сержусь и не выгоняю тебя. — А еще одна возможность… — не смог договорить я. — А еще одна возможность? — подбодрил меня Толстяк — Еще одна возможность, что ты отпустишь меня, что ты, собственно, и делаешь. — Так в чем же проблема? — В таком случае, ни в чем. — Я понимаю все меньше. — А потом? — А потом… — Когда я захочу вернуться… — Когда ты захочешь вернуться, что? — Я смогу? — Почему же нет, Демиан? — Потому что все мои друзья, проходившие курс терапии, рассказывали страшные истории о таких перерывах От скрытых угроз возможного рецидива болезни до откровенных предсказаний катастрофы. От сомнений, что у психотерапевта найдется время, чтобы взять их снова, до несмываемого клейма: «пациент, который уходит, никогда уже не сможет вернуться». — А-а! Теперь понятна твоя осторожность. Если тебя интересует мое отношение, то ты можешь отдыхать от меня, когда захочешь, и можешь возвращаться, когда тебе вздумается. Единственные ограничения — это польза в рамках данной терапевтической модели, состояние пациента в конкретный момент и удобство для обоих. Толстяк прервался, чтобы выпить мате. — Просто, как всегда, правило, действительно полезное при определенных обстоятельствах, обобщили, доведя до абсурда. — Как всегда? — Как это часто бывает… Рассказать тебе сказку? Жил-был гуру со своими последователями в своем ашраме в Индии. Один раз в день, после захода солнца, гуру собирал своих учеников и произносил проповедь. Однажды в ашраме появился очень красивый кот, сопровождавший гуру повсюду. И получилось так, что во время каждой проповеди гуру кот разгуливал между учениками, отвлекая их внимание от речи учителя. Поэтому как-то раз учитель принял решение привязывать кота за пять минут до начала каждой проповеди. Некоторое время спустя гуру умер. Самый старый из его учеников стал новым духовником в ашраме. За пять минут до начала своей первой проповеди он приказал привязать кота. |