Онлайн книга «Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века»
|
Но вот евнух глупо хлопнул глазами, и она, предваряя ненужный вопрос, повторила: – Ты слышал? Вот иди и прямо так и передай. Прошло еще долгих несколько… ну, наверное, все-таки минут, хотя Стаське и казалось, что затянувшаяся пауза длится чуть ли не несколько дней, и на пороге возник Сулейман. Его появление девушка скорее почувствовала, чем заметила, повернулась, резко выпустив одновременно и шелковистые темные косы, и золотой «ошейник». – Мой повелитель! Мой повелитель! – Махидевран на коленях поползла к султану, протягивая руки. Вернее, одну: вторую она прижимала к носу. – Посмотрите, мой повелитель, что со мной сделала эта рабыня! Со мной, которая подарила вам двоих детей! Сулейман поднял глаза, и два взгляда встретились: карий – и яростно-зеленый. Эта сука успела пожаловаться первой? Что же, она, Стаська, оправдываться не станет. Захочет разобраться – поймет все и так. Не захочет – так на фиг он такой нужен? – Встань. Показалось, или обращенная к жене реплика и на самом деле прозвучала достаточно холодно. – Мой повелитель… – Встань, женщина. Султан не должен повторять дважды. Махидевран тяжело поднялась. Только сейчас Стаська заметила: хотя толстой ее и не назовешь (в отличие от той же Гюлесен, у которой бочка свисают), тело у султанши абсолютно… не тренированное? Да нет, такой термин как-то не подходил: какие уж тут, в гареме, тренировки. Из всего «фитнеса» – только хамам с массажем да объедалово сверх всякой меры. Махидевран была щедро одарена природой, но ведь то, что у тебя есть, надо как-то поддерживать! А не доводить до состояния… желе! Та же Гюлесен была тугая, как огурчик. А эта… – Мой повелитель, эта рабыня набросилась на меня! – Что ты делала в ее комнате? – Мой господин, она… – Что ты делала в ее комнате? – Мне донесли, о повелитель, будто бы ты призывал ее к себе в те дни, когда женщина является нечистой, и… – Ты считаешь, что имеешь право указывать султану, как поступать? За время всего диалога Сулейман так и не повысил голоса – говорил ровно, словно бы даже нехотя. – Я… – Ты слишком много возомнила о себе, женщина. Похоже, ты считаешь себя умнее султана? Главнее султана? – Я… – Отныне ты не будешь указывать кому бы то ни было, что они должны делать. Уберите эту женщину из моего дворца. Я больше никогда не хочу ни видеть ее, ни слышать о ней. Махидевран зарыдала и даже несколько раз ударилась головой в паркет, но, видимо почувствовав боль, прекратила это занятие. Султан сделал два шага вперед и позвал: – Хюррем! Остаться на месте? Шагнуть вперед? Он протянул руку ладонью вверх. – Идем. И она пошла. Голова гудела, как будто она сидела под огромным колоколом, а сверху по нему дюжие мужики били кувалдами. Прошла мимо скорчившейся на полу Махидевран, мимо ошарашенной свиты, ошалевшего кизляр-агаси. Дошла до покоев султана и поняла, что ее трясет. – Ты не испугалась? Она мотнула головой. Испугалась, конечно, но об этом вовсе не стоит кричать… на всех перекрестках. – Что это? Она поцарапала тебя? Рану нужно обработать, у этой твари ядовитые когти! – Эта тварь, великий султан, – ваша жена. – Она была ею. Больше не будет. – Она – мать вашего ребенка. Жестоко разлучать мать с ребенком, тем более шехзаде Мустафа еще совсем мал… Султан гневно свел брови: – Я же сказал, что не хочу больше никогда слышать об этой женщине! Ни-ко-гда! Странно: такое выражение лица ему идет. До сих пор она еще не видела его таким, и вид у него всегда был… немного меланхоличный. Даже десять минут назад, гневаясь на Махидевран, он оставался совершенно спокойным, только ноздри гневно раздувал да лицо стало совсем белым. – Мой повелитель, вам придется выслушать, поскольку проблема существует. А раз существует – ее надо решать, а то она может… решиться сама, притом далеко не лучшим образом. Он некоторое время помолчал, потом шумно выдохнул воздух: – Говори. – Разлучать мать с ребенком – это бесчеловечно. – Хорошо, шехзаде Мустафа будет жить при ней. – В этом случае Махидевран-султан сумеет настроить шехзаде против отца. Разве вы хотите мятежа, во главе которого будет стоять ваш собственный сын? – Так… И что же тогда делать? – Вам стоит уделять сыну больше внимания, мой повелитель. Брать с собой на охоту, иногда – на посиделки с кем-нибудь из ваших друзей… с Ибрагимом, к примеру. Он удивленно отстранился: – Откуда ты знаешь о посиделках с Ибрагимом? В книге прочитала. Как бы выкрутиться? – Догадаться нетрудно. Он – ваш лучший друг. А может, и единственный. Достаточно увидеть, как вы на него смотрите. – А ты? Она не поняла. – Что – я? – Ты – друг мне? Слова вырвались прежде, чем она успела подумать: – Ваша жена Махидевран считает меня рабыней, а рабы не могут быть друзьями своим хозяевам. – То, что считает Махидевран, не имеет значения. А ты? Ты считаешь себя рабыней? Наверное, умнее всего было бы ответить: «Я – верная раба своего повелителя» или что-нибудь в таком духе. Но Стаська еще не окончательно уступила место Хюррем, и девушка дерзко бросила: – Раб тот, в ком сломлен дух. Кто считает, что все предопределено и ничего нельзя изменить. – Но все на самом деле лишь в воле Аллаха. – Ага, он удивлен! – Аллах не зря наградил людей свободой воли. А те, кто своей воли не имеет, Аллаху неугодны. Сулейман уставился на нее, и его выражение лица было ей непонятно. Пауза зависла, но Хюррем она не смущала. Перемолчать она могла кого угодно, тем более – чувствуя свою правоту. – Так друг? Или нет? – Я хотела бы быть вашим другом. Теперь пришла его очередь опускать глаза. После еще одной паузы он спросил: – Так как ты посоветуешь мне поступить с Махидевран? Ага, посоветовала бы, знай, как на самом деле было бы правильнее… – Я бы отвозила шехзаде Мустафу ежедневно повидаться с матерью. Только – под присмотром… Глупость несусветная. Ну что это, спрашивается, за свидание матери с сыном, если при этом будет присутствовать посторонний! Да и потом – какой посторонний? Где гарантии, что Махидевран не сумеет… найти общий язык с тем, кто будет привозить ей ребенка? Каждый раз отправлять кого-то нового? |