Онлайн книга «Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века»
|
Он ухватил ее руку, поцеловал ладонь, щекоча усами. – Мне кажется, кухарки скорее поверят, если на кухню сошлешь меня ты, моя милая хасеки. – И ты… тебя это не смущает? Он покачал головой. – Мне совершенно все равно, кто и что может подумать. Ничье мнение меня не интересует. Кроме твоего. – А мнение Ибрагима? – Ну зачем, зачем она это спросила?! Какое ей дело до того Ибрагима! Ведь они и не видятся почти, разве что – на приемах. Да и палки в колеса ей Ибрагим не вставлял – чаще всего поддерживал все идеи, которые она предлагала Сулейману. Правда, он и не знал о том, что эти идеи – ее, так что это не в счет. Но, по большому счету, взъедаться на Ибрагима ей все-таки не за что. Муж, видимо, считал так же; он нахмурился: – Скажи мне, почему ты не любишь Ибрагима? – Я почти не знаю его, – ответила она почти правду. – Почти не знаешь – но не любишь? Может быть, это просто ревность с твоей стороны? Ревность? Пожалуй, столько внимания, сколько ей, Сулейман не уделяет никому, да и вообще ревновать мужчину к друзьям – это глупо. Или… или Сулейман имел в виду что-то другое?! Не дружбу, но… отношения совсем другого рода? Господи, только этого для полного счастья и не хватало! Но ислам запрещает гомосексуализм, потому что считает его противоестественным! С другой стороны, Ибрагим – грек… Но Сулейман-то не грек! Сулейман испугался: – Тебе плохо? Ты побледнела и так странно смотришь… Хюррем махнула рукой: – Пустое. Мне нужно немного прилечь. Голова заболела. Уже у себя в комнате, запершись от любопытных глаз, она продолжала метаться от окна к двери. Потом вдруг успокоилась. Об Ибрагиме она вольна думать что угодно, но подозревать в любви к мужчинам собственного мужа у нее нет никаких оснований. И потом: если она не будет ему доверять, их брак можно считать похороненным. Однако после этого инцидента ее отношение к Ибрагиму ухудшилось еще больше. Между тем именно Ибрагим должен был помочь ей осуществить один план – больше заняться этим было некому: если бы султанша Роксолана продолжала говорить на эту тему, сразу бы стало ясно, что она преследует какие-то цели: сформировавшаяся репутация отняла у нее возможность играть наивную дурочку. Рискнуть? Или – лучше не стоит? Не подставит ли ее «лукавый грек»? Не сделает ли просто назло? Чего от него вообще следует ожидать? Впрочем, стране и «любезному другу» он вредить не станет, так что если Хюррем сумеет убедить его в том, что то, чего она хочет, будет сделано во благо государству, то, скорее всего, он поможет. Довериться или нет? Этот вопрос терзал ее несколько недель. Она снова похудела; Сулейман, замечая изменения в ее поведении и внешности, решил, что ему снова предстоит стать отцом, но это было не так. Довериться? А чем она, собственно, рискует? Она скажет ему правду; скажем так – почти всю правду. Если он не выполнит ее просьбу – стало быть, не выполнит; в этом случае она теряет время, вот и все. – Я хочу поговорить с Ибрагимом. Хюррем ожидала расспросов со стороны мужа, но Сулейман, услышав это, просто просиял: – Ты решила помириться с ним? Я велю ему прийти, как только скажешь. – Я хочу, чтобы он по секрету рассказал своим венецианцам, неаполитанцам или кому-то еще из своих «друзей», что ты собираешься поступить по примеру английского короля и снабдить пиратов патентами, дозволяющими – вполне официально! – грабить английские суда с целью разжиться золотом и серебром, которые они отнимают у Флота Индий. Сулейман, за прошедшие годы привыкший к тому, что от жены можно ожидать практически чего угодно, поднял одну бровь: – А я собираюсь посылать такие суда? – Да это и неважно! Даже если ни одного турецкого корабля в том районе никто и не встретит, все равно все будут считать, что они там есть. – Ты считаешь, что это спровоцирует Серебряный флот на более активные действия против англичан? – Да. Я надеюсь, это заставит их не только усилить охрану своих судов, но и использовать лучшую меру защиты. – То есть – нападение? О, моя коварная Хюррем! Но, согласись, логичнее для нас было бы нападать именно на корабли, перевозящие богатую добычу, в то время как успело поживиться какое-то английское судно или нет – неизвестно… Как ты сможешь объяснить, почему османские корабли грабят именно англичан? – Аллах запрещает грабеж! – Она торжественно подняла вверх палец. – Поэтому отбирать то, что принадлежит по праву, – значит грешить против Аллаха. А вот отобрать у вора – не грех. – Да, думаю, это достойный аргумент. А может, и в самом деле взять да и издать такой фирман? Она прислонилась щекой к плечу мужа. Любила вот так касаться его, тереться носом или подбородком, упираться лбом в плечо или в спину, чувствовала себя в такие моменты маленькой и полностью защищенной. – Это уже как ты сам решишь, мой султан и повелитель. Такие вещи я тебе советовать не могу. – Да, лучше всего будет, если Ибрагим как бы ненароком проговорится. За бокалом вина. – Разве он пьет вино? Он же правоверный! – Он – политик. Если будет нужно, он выпьет; тем более естественно будет то, что он потеряет контроль над собой и выдаст государственную тайну. Но ведь ты не любишь Ибрагима? Почему ты решила поговорить с ним сама? Может быть, лучше я отдам ему повеление? Она благодарно кивнула; и в самом деле, лучше – так. Ей не хотелось лишний раз видеть Ибрагима. – К тому же мне ведь придется наказать его за то, что он выболтал государственный секрет! – Как – наказать?! – Для достоверности. Казнить я его, конечно, не казню, хотя… Ой! Об этом она как-то не подумала! А ведь и в самом деле, в случае государственной необходимости Сулейман пожертвует лучшим другом и глазом не моргнет! Ибрагим – тип неприятный, но все-таки это несправедливо – сложить голову за оказание услуги стране и ее правителю. – Нет, так нельзя! – вырвалось у нее. – Так нельзя! Надо что-нибудь придумать! – Но я ведь уже сказал, что не казню. – Вот что. – Решение пришло к ней почти моментально: – Ты сегодня же объявишь… Ты ведь не наградил его за… ну, не знаю, за что-нибудь, придумай сам! Так вот, объяви, что за особые заслуги перед государством ты награждаешь его особой милостью: обещаешь, что, что бы ни случилось, во время твоего правления он не будет казнен. Объявить о награде для Ибрагима Сулейман успел, а вот поговорить со своим Великим визирем – нет: в тот же день ему пришлось выехать из столицы – дела потребовали его срочного присутствия на самом западе страны: там назревал очередной вооруженный конфликт, а в связи с недовольством янычар Сулейману пришлось возглавить поход лично. |