Онлайн книга «Призрак с Вороньего холма. Дружба бандита»
– Старики не усыновляют сирот, мой мальчик. И хватит раскисать. Если бы я тебе рассказала о своей судьбе, ты бы застыдился. При тебе немцы не расстреливали еврейских детишек. Если бы я была таки мужчиной, я бы задрала платье и показала тебе след от пули. Война меня застала в Одессе. Первый раз поехала отдыхать и оказалась под немцем. Меня тоже расстреливали и бросили в яму. Ночью нас откопали одесситы. Я стонала. Они поняли, что я жива. – Выходит, мама Руфа, мы с тобой оба воскресли из мертвых. – Не перебивай старших, это еще не все. Расстреливали меня уже барышней. А пока росла, таки тоже есть что вспомнить… На твоих глазах чекисты не уводили маму и папу. Ты хоть и сирота, но никогда не видел лагеря на Соловках. У него было такое симпатичное название «СЛОН», потом переделали в «СТОН». – Народ переиначил? – Вовсе нет, чекисты. СЛОН – Соловецкий лагерь особого назначения, а СТОН то же самое, только не лагерь, а тюрьма. Говорят, там забили около миллиона душ. Я ездила на Соловки двенадцатилетней девочкой. В синагоге собирали деньги и накупали продуктов. Я возила родителям посылки, чтобы они не умерли с голоду. Меня пускали в зону. Помню, зимой иду по лагерю, а у монастырских стен стоят скульптуры. Я приглядываюсь и вижу – передо мной мертвецы. Люди, облитые на морозе водой и превращенные в ледяные статуи. И я таки ищу среди них маму и папу. – Как это может быть? – Олежек, несколько лет Соловками заведовал настоящий садист. Его потом убрали, но натворить зла он успел много. Да и его преемники были не сильно лучше. Так что, мой мальчик, когда я узнала, что родителей расстреляли, веришь, вздохнула с облегчением. Они хоть не мучились в руках извергов. Пуля таки летит быстро… – А за что, мама Руфа, арестовали твоих родителей? – У нас была приличная квартира, соседи написали донос. Маму с папой теперь таки реабилитировали. Мне на Лубянке давали читать бумагу. Их оправдали посмертно за отсутствием состава преступления. – Это все Сталин. Что это за фигура, на ваш взгляд? Старая воспитательница снова остановилась и снова посмотрела на своего бывшего воспитанника поверх очков: – Такой же бандит, как твой Кащеев. Но я тебе скажу, таки масштабы другие. – Как же вы, ваше поколение допустило бандита к власти? – Когда Сталин пришел к власти, я таки еще не родилась. Я понимаю, ты считаешь меня глубокой старухой, но мне еще нет и восьмидесяти. – Кокетливо обмолвилась пожилая дама. – Прости, мама Руфа, я не посчитал. Но ты все равно жила с людьми, которые кричали Сталину ура? Объясни мне, в чем дело? – Мой Олежка, я старая еврейская женщина. Из моих уст такие слова для русских звучат обидно. – Я не обижусь. – Ты плохо слушал мои уроки. А я пыталась вам кое-что объяснить. – Я был маленький. – Да, ты был маленький. Я говорила, сколько могла. В программе этого не писали. Официальные историки все беды твоих предков связывали с татаро-монгольским нашествием. Но это, мой мальчик, неправда. При татарах русские города платили дань и жили вполне пристойно. У твоих прапрапрадедушек намечались и некоторые ростки демократии. Это уже потом, после татар, свободных граждан закабалили свои же князья. И началось рабовладение. Длилось оно много веков. А отменили крепостное право на Руси всего сто с лишком лет назад. Холуйство, мой мальчик, это как генетический вирус. Он таки плохо лечится. Холую нужен надсмотрщик с кнутом. Ты думаешь, сейчас, когда Горбачев разрешил нам говорить правду вслух, все довольны? Таки нет, мой Олежек, половина страны и сегодня зовет из могилы Сталина. Слушаться проще, чем думать самому. А кнут – прекрасный стимул для ленивца. Холуй догадывается, что если его не бить, он умрет с голоду… А вот и твои будущие хоромы, можешь полюбоваться. Они подошли к стройке. Олег не подозревал что, рисуя с Тоней их будущий дом, так размахнулся. Стены уже поднимались выше второго этажа, а до крыши еще было далеко. Они посторонились, пропустив грузовик с кирпичом. Голенев отметил, что кирпич необычного размера и упакован в специальные контейнеры. – Большой будет дом. Детям в нем заживется привольно. – Улыбнулась Руфина Абрамовна. – Дом большой, – согласился Олег: – Но не могу понять, на какие деньги он строится. – Спроси у своего дружка Тихона. Он таки знает. Проводив воспитательницу до детского дома, Голенев заметил, что и там кипит работа: – Неужели Кащеев не соврал? – Удивился бывший афганец. – Твой бандит никаких денег не дал. Правда, он таки снял нам летний лагерь и прислал работяг. Они два дня поковырялись, а потом исчезли. Деньги нашел Постников, а я рабочих. – Молодец Тихон. – Олегу было бы неприятно знать, что сиротский дом ремонтируют на деньги убийцы его жены. Распрощавшись с Руфиной Абрамовной, которая осталась опекать строителей, Голенев зашел к мэру. Тихон говорил по телефону с Москвой, и Олегу пришлось ждать. – На какие бабки ты строишь мне особняк? – Спросил он, как только мэр закончил беседу. – Не волнуйся, турки сами предложили включить в смету отдельный корпус для администрации. Я решил вместо этого отстроить тебе дом. Водитель мне передал ваш с Тоней рисунок, я договорился с архитектором из Москвы, он начертил проект, и работа началась. Твой дом будет закончен вместе с заводом. Так что сразу, так сказать, два новоселья… – Какое новоселье без Тони…. – Кто же думал… – Спасибо тебе, Тихон. – За что? – За дом, и за все остальное. – Дом ты сам строишь, на свои деньги, так же как и завод. А про остальное не знаю. Мы же друзья? – А почему ты спрашиваешь? – Догадываюсь, ты намерен уничтожить Кащеева? Не вздумай устраивать в городе пальбу. – Какую пальбу? – Я вижу, каких молодцов ты привез с юга. Один Хорьков чего стоит. С ними не только Кащеева, Измаил можно брать… Олег прикинулся простачком: – У меня даже духового ружья нет! – Держишь меня, так сказать, за полного олуха? – Как можно, господин мэр? – Я тебя предупредил. – Тогда до завтра. – Почему до завтра? Приходи к нам вечером ужинать. – Извини, Тиша, сегодня я бы хотел побыть один. Постников недоверчиво покосился на друга, но промолчал. Они пожали друг другу руки, и Олег вышел из кабинета. Мака проснулась поздно. Накануне она почти всю ночь куролесила в Какманду. Любовницу уголовного авторитета трудно было узнать. Обычно из нее слова не вытянешь, а вчера она сама рассказывала анекдоты, приглашала танцевать шестерок Кащеева, пила шампанское и звонко хохотала. Музыку, что гремела в ресторане, можно было услышать за километр. Рублик намекал, что не прочь забраться к ней в постель. Мака врезала бандиту по морде и, сообщив ему, что изменяет Кащееву только когда тот дома, отправилась в коттедж в полном одиночестве. |