Книга Украденная дочь, страница 121 – Клара Санчес

Пока отец разглядывал снаружи маленький мир, в котором когда-то жила Лаура, я не могла отвести от него глаз. Я думала, что знаю его хорошо, потому что находилась рядом с ним всю свою жизнь, и мне всегда казалось, что единственное, к чему он стремится в жизни, — это чтобы у него была возможность работать таксистом и чтобы мы все были счастливы. Я раньше считала, что единственным препятствием, не позволяющим нашей жизни стать во всех отношениях прекрасной, были терзания мамы по поводу ее то ли умершей, то ли нет дочери. Если бы в жизни моей мамы не было этой трагедии, она, возможно, и не заболела бы. Если бы она не заболела и если бы я не занялась поисками Лауры, я сейчас училась бы на первом курсе университета и жизнь у меня была бы такой же, как у Росаны. Если бы мама не умерла и если бы я не нашла Лауру, мы не были бы сейчас здесь.

Отец припарковал машину, и мы вышли из нее. Мы не обсуждали плана действий, не пытались ничего предусмотреть. Жизнь не поддавалась контролю: она ускользала от попыток ее контролировать, как вода в микроскопические отверстия.

Меня успокаивало то, что отец ничуть не нервничал. Он даже, похоже, думал сейчас о чем-то другом. Ни о чем не сговариваясь, мы перешли улицу, и Лаура встала перед камерой видеодомофона так, чтобы Лили и Грета могли видеть на мониторе домофона только ее лицо. Время дежурства консьержа уже закончилось, и это могло быть и к лучшему — потому что отпадала необходимость устраивать с ним рукопашную схватку, и к худшему — потому что Лили и Грета могли решить не открывать дверь. Едва Лаура нажала кнопку домофона и ее увидели на мониторе, как тут же раздался щелчок замка входной двери. Лауре не пришлось ничего объяснять и ничего выдумывать: Лили и Грета, по-видимому, сочли само собой разумеющимся, что она пришла одна.

Подойдя к квартире, мы вдвоем с отцом встали слева и справа от двери так, чтобы в глазок было видно только Лауру. Дверь открыла Грета, и тут с Лаурой произошло что-то необъяснимое (или, наоборот, вполне объяснимое — смотря с чьей точки зрения на это взглянуть): она обо всем забыла, обрадовалась тому, что видит Грету, и шагнула вперед, чтобы ее поцеловать… Однако отец, отреагировав почти инстинктивно, не позволил ей этого сделать: он, поспешно подскочив, обхватил Лауру рукой за плечи, что привело ее в полное замешательство, и они зашли в квартиру вдвоем. Грета от столь неожиданного появления статного мужчины невольно отступила назад. Вслед за Лаурой и отцом в квартиру зашла и я. Лили, сидевшая в этот момент в инвалидном кресле чуть дальше по коридору, испуганно посмотрела на нас.

— Петре! — крикнула она.

Лаура, которую все еще обнимал рукой за плечи отец, молча повела нас в уже знакомую мне гостиную. Мы прошли мимо нескольких красивых столов и стульев из резного дерева, шкафов, кресел и картин в классических рамах и остановились перед удобным диваном современной конструкции.

— Садитесь, — сказала Лаура.

Мы повиновались. Пару секунд спустя появился босниец в рубашке с короткими рукавами и с равнодушным взглядом: со стороны казалось, что он сделан наполовину из плоти, а наполовину — из резины. Он остановился, заведя руки за спину, прямо перед нами. Отец уперся локтями в колени, положил подбородок на ладони и окинул взглядом Грету, Лили и боснийца с таким видом, как будто они были просто очередной небольшой проблемкой, которую ему предстояло сегодня вечером решить.

— Познакомь нас, — негромко сказал отец, наклонившись к уху Лауры.

— Моя… — Лаура уже собиралась сказать «мама», но не произнесла этого слова. — Это Грета. Это Лили. А это Петре.

— Вам здесь удобно? — спросила Грета.

Я с насмешкой подумала о том, что она выглядит очень старой, несмотря на модные брюки из серой фланели с отворотами, плотно обтягивающие бедра. Грета, придя домой, не стала, видимо, переодеваться в поношенную одежду, чтобы чувствовать себя раскованнее и комфортнее (как обычно поступали мы), — она хотела выглядеть эффектно с раннего утра и до поздней ночи, чтобы в достойном виде встретить любовника, если он вдруг придет неожиданно. Она еще не удалила макияж, и из-за черной линии вокруг глаз казалось, что она слегка косит. Свои рыжеватые волосы она собрала при помощи заколки так, чтобы они ниспадали ей на одно плечо и на грудь. Она смотрела на нас стоя, засунув руки в карманы штанов, то есть в такой позе, как будто ждала, что ее вот-вот кто-то будет фотографировать.

— Мне хотелось бы знать, кто зашел в мой дом без разрешения, — сказала Лили, с силой вцепившись в подлокотники инвалидного кресла.

Она уже сняла макияж, в результате чего стало заметно, что у нее почти нет бровей, ресницы очень редкие, а лицо — круглое, как луна. Она была одета в довольно элегантный белый брючный костюм. Со стороны, глядя на наряды Греты и Лили, казалось, что они только что откуда-то пришли и еще не успели переодеться.

— Их привела сюда я, — сказала Лаура, вставая и прислоняясь спиной к шкафу из красного дерева.

— Мы искали тебя повсюду, — укоризненно покачала головой Лили, — а ты спокойненько появляешься только сейчас, как будто ничего не произошло. Нам что, обязательно разговаривать в присутствии чужих людей?

Грета уставилась на меня.

— А это не ты приносила мне кремы? И делала массаж лица?

Лили, переведя взгляд на Грету, закивала:

— Я тебе говорила, что она мне не нравится.

Лаура, выпрямившись и перестав опираться на шкаф, заявила более высоким голосом, чем обычно:

— Кэрол сказала, что я вам не родная и что вы меня удочерили.

Ее слова, словно кинжал, вонзились в Лили, а затем таким же кинжалом выскочили из ее глаз и вонзились в меня и в моего отца.

— Что ты сказала?

— Кэрол рассказала мне обо всем.

— Ну, и что я тебе говорила? — крикнула Грета матери. — Вот кто ей все рассказал — твоя обожаемая Кэрол!

— Я отказываюсь продолжать разговор в присутствии этих людей.

— А у тебя нет другого выхода, кроме как разговаривать со мной в присутствии моего отца и моей сестры.

— Я сразу почуяла что-то недоброе, когда она здесь появилась, — сказала Лили, имея в виду меня. — Лаура, не верь ничему! Они тебя обманули. Иди ко мне, солнышко.

Лаура сделала было шаг к Лили, но заставила себя остановиться. Мы с отцом сидели не шевелясь и не произносили ни слова: еще не настал тот момент, когда нам следовало бы вмешаться в разговор. Петре не сводил с нас взгляда. Грета вынула руки из карманов и подошла к Лауре.

— Солнышко, — сказала она, вторя Лили. Волосы мешали ей, и она убрала их за уши. — Для меня ты всегда была единственной и настоящей дочерью. Все, что я делала в жизни, я делала ради тебя.

— Ради меня?

Грета обняла Лауру. Та позволила ей себя обнять. Я попыталась было встать, чтобы вмешаться, но отец дернул меня за руку и заставил снова сесть, чтобы — пока что! — смотреть, слушать и молчать.

— Конечно, сокровище мое! Мы жили ради тебя — ради того, чтобы ты ни в чем не нуждалась.