Книга Механическое сердце. Черный принц, страница 113 – Карина Демина

– Ты…

– Я, Ульне, конечно, я. – Марта садится на край кровати, на то место, которое выбирал себе Тод, но под весом ее старая перина сминается.

Кружево. И свеча в оловянном листочке-подсвечнике. Гнутая ручка, закопченное зеркальце, в котором отражается рыжий огонек, слишком яркий для Ульне.

– Убери.

– Конечно, Ульне.

– Уходи…

– Ульне, тебе нужен доктор. – Марта не собирается уходить, она возится, что-то переставляя на столе, хотя точно знает, что Ульне ненавидит перемены. А вернувшись к постели, принимается мять подушки, подсовывать их под ослабевшее тело Ульне.

– Уходи. – Голос надорванный, и Марта поджимает губы.

– Я позову…

– Мне не нужен доктор.

– Не доктора. – Она поправляет кружевной высокий чепец.

Освальд появляется быстро.

– Мама, вам плохо? – Он отбрасывает одеяло, и Ульне испытывает непонятный, несвойственный ей прежде стыд. Она видит себя словно бы со стороны.

Тесная сорочка прилипла к телу, обрисовывая резкие черты его, костистые ноги, острые грани таза, вдавленный живот и сухую старческую грудь. Видит и руки свои, вытянувшиеся вдоль тела, скрюченные и темные, и вправду похожие на вороньи лапы. Видит мосластую шею с раздутым зобом и складкой темной кожи под ним. Чужое, неподвижное лицо. Растрепанные волосы… никогда-то Ульне не признавала ночных чепцов, и ныне сама себе была отвратительна, косматая грязная старуха.

– Пошлите за доктором. – Освальд сдавил руку, пытаясь добраться до нити пульса.

Ослаб. И вот-вот оборвется, но не сегодня, прав Тод – еще не время. Он не отпустит Ульне просто так, не помучив. И зря ее мальчик беспокоится… склонился, слушает больное сердце.

– Почему вы молчали? – Упрек заслужен, и Ульне вновь стыдно.

– Марта… уйди.

Она хмурится, но отходит к двери, оставив, правда, на столике свечу. Надо сказать, чтобы убрали, после снов Ульне неприятно смотреть на свечи.

– Как тебя звали? – Она вглядывается в лицо того, кто стал ее сыном.

– Войтех.

– Красивое имя…

– Доктор скоро придет.

– Пустое. Помоги мне сесть.

– Я не думаю…

– Помоги.

Славный мальчик, сильный и справится. Ей хотелось бы думать так, потому что иначе все зря. Но странное дело, мысль о том, что Войтех… нет, Освальд, ее дорогой Освальд, вернет Шеффолкам былую славу, более не приносила успокоения. Он же, усадив Ульне, спешно подвигал к ней подушки.

– Дышать тяжело, – пожаловалась она, прижав к ноющей груди руку.

– Доктор…

– Ничего не сделает, мальчик. Время пришло… почти пришло. – Сердце запинается на каждом слове. – Будь добр, принеси мне книгу.

– Какую?

– Особую, Освальд… книгу Шеффолков.

…она хранится в шкафу, в резном ящике, украшенном разноцветной эмалью. Правда, та поблекла, потрескалась, а ведь когда-то Ульне любила эти картинки.

Рыцарь, повергающий дракона. Змей, что расправляет крылья. Белая роза… странно, что она, потерявшая способность видеть – плывет все перед глазами, – помнит их. Ульне откинула крышку, которая поддалась с трудом. И верно, без помощи своего мальчика она бы не справилась.

…ее и только ее, пусть и привел его Тедди.

…бросил.

Изуродовал.

И да, Ульне боялась, что кузена своего, вечно сонного, слишком иного, чтобы было ему уютно в стенах Шеффолк-холла, что мальчишку, который поселился под маской ее сына.

Дикий совсем.

С волчьим голодным взглядом, с манерами, которые нуждались в хорошей шлифовке, жадный до всего и не способный увидеть солнце.

– Мама? – Он держит шкатулку и книгу помогает извлечь. Какая же она тяжелая, разбухла от имен и дат, растрескалась от тайн, которые позволено знать лишь Шеффолкам.

И Освальд – не самая грязная из них.

…в тот день он стоял у окна, вцепившись бледными руками в гардины, не то желая содрать их, не то просто пытаясь не упасть. Он закрыл глаза и сквозь прозрачные бумажные веки смотрел на солнце. А по щекам катились красные слезы.

И Ульне, ставшая невольной свидетельницей этой слабости чужака, сказала:

– Прекрати себя мучить. Закрой окно.

Он не услышал.

И когда подошла, потянулась к гардинам, попытался оттолкнуть, но оказалось, что солнце истощило его силы. Мальчишка рухнул на пол, сдавил голову руками и завыл.

Наверное, ей следовало бы уйти, но Ульне осталась.

И села рядом.

Обняла его, удивляясь тому, до чего он худ. Под тканью дрянного пиджака – тогда он совершенно не умел одеваться – прощупывались острые плечи и длинная лента хребта.

– Не надо, мальчик. – Она гладила всклоченные его волосы, жесткие, пахнущие подземельем, и не позволяла вывернуться. Тогда у Ульне хватало сил. – Не плачь о том, чего нельзя изменить.

– Смириться? – выплюнул это слово.

Красноглазый, белолицый, с разодранными щеками, с полукруглым шрамом-меткой, мальчишка был страшен.

– Или смириться, или ждать, – ответила ему Ульне, вытирая кровь со щек. – Быть может, однажды жизнь подскажет, как поступить… терпение – это добродетель.

Она протянула ему испачканный кровью платок.

– Но для начала тебе стоит кое-чему научиться…

…он учился.

Менялся.

Изменился настолько, что Тедди это начало злить… ее беспокойный кузен захотел забрать и этого мальчика, хорошо, что не успел.

Освальд умен.

Упрям.

И честолюбив… он достоин носить имя Шеффолков.

– Подай нож, будь любезен. – Ульне не способна удержать книгу, и та падает, придавливает ноги немалым весом своим. А руки теряют способность нож удержать.

Пусть Освальд.

– Здесь. – Ульне проводит вдоль переплета. – Режь.

И клинок с хрустом ломает иссохшую кожу переплета. Рана ширится, и Освальд раздирает ее, уже понимая, что именно находится в тайнике.

Черный камень квадратной огранки, совершенный каждой гранью своей. Он вспыхивает яростно, оскорбленный многолетним пленом. И чернота отступает.

– Корону сделаешь сам. – Ульне протягивает руку, и камень ложится в нее. Тяжелый.

Слишком тяжелый для женщины.

А корона, надо полагать, и вовсе была бы неподъемна, но Освальду пойдет… семь зубцов… и не нужны другие алмазы, хватит и этого.

Черный принц, проклятый… в ушах звенит, и слышится голос отца… он сажал Ульне на колени, и она помнит, что от пиджака его вечно пахло псиной и табаком. Рыжие сеттеры вертелись у ног, укладывались перед камином.