Онлайн книга «Механическое сердце. Искры гаснущих жил»
|
Мужик в белой до колен рубахе и ночном колпаке… в руках кочерга. Он замахивается, но Свищ успевает уйти от удара и бьет сам. Его ножик с обмотанной кожаным шнуром рукоятью, кривоват и некрасив, как сам Свищ, но клинок пробивает ткань и входит в толстый бок мужика. Тот охает и, выпустив кочергу из рук, оседает на ступеньки. Он пытается зажать рану руками, а по белой ткани расползается пятно. Оно все больше и больше… и колпак падает. Мужик лысый. Старый. – Уходим, – приказывает Войтех, дергая Таннис за руку. – Быстро. Она же не способна идти. Ноги вдруг отказали, и сама оцепенела. Стоит и смотрит на мужика, на Свища, который яростно трет руку о жилетку, пытаясь избавиться от крови. А по лестнице, воя и скуля, летит женщина… – Она сама напоролась, – сказала Таннис, повторяя слова Свища. – Сама. Кейрен не поверит. И Таннис не верила. Просто Свищ вдруг оказался на пути этой женщины, немолодой, некрасивой, но такой громкой. Она вдруг охнула и, застонав, опустилась рядом с мужем. – Свищ ее добил. И сказал, что теперь нам никто не помешает домом заняться. – Таннис поднялась. Как и в ту ночь, ее била дрожь. Тогда Войтех достал свою флягу и, сунув Таннис, велел выпить. Она не помнит вкуса рома, но лишь то, что после двух глотков дрожь отпустила, а Войтех уложил на лавку, накрыл одеялом и сидел рядом, гладил по голове, уговаривая забыть то, что Таннис видела. Это больше не повторится. Он сдержал слово. – Войтех ему ответил, что если Свищу охота вязаться с мокрухой, то его дело, но… больше Свищ пусть не приходит. – Он вас сдал? – Чешуя исчезла, и Кейрен выглядел обыкновенно. – Не он. Он появился и потребовал, чтобы Войтех уступил место. Свищ решил, что если он зарезал человека, то стал крут. Он вызвал Войтеха. И проиграл. – Что с ним стало? – Со Свищом? Говорю же, проиграл и… Кейрен и вправду не понимает. – Бьются до смерти. – Таннис провела ладонями по плечам, снимая дрожь. – Ему не следовало возвращаться. А сдал нас Малыш. Войтех говорил, что после убийства всех шерстить станут, тихо сидеть надо. Мы и сидели. Но Малыша зацепили, на ерунде какой-то. Полез по дури и попался. Пугать стали. Он и раскололся… вызвался остальных привести. Войтеху сказал, что знает верный дом. Богатый. Хозяева в отъезде, и никто мешать не будет… а добра полно… и ему поверили. Малыш ведь свой, как не поверить? Почему Войтех, всегда осторожный, вдруг ослеп и оглох? И Велька, у которого отцовское чутье было? И сама Таннис. Сейчас, вспоминая, она видит то, чего не видела прежде. Вот Малыш переминается с ноги на ногу, дергает плечом, шею скребет, докрасна, до крови. И говорит как-то быстро и много, хотя обычно с него и слова-то не вытянешь… – У тебя получилось уйти? – спросил Кейрен. – Да нет… у меня не получилось пойти. Во всем виноваты были сливы. Войтех принес их с очередной своей прогулки в Верхний город, наверняка в чей-то сад забрался, а может, и у лавочника корзину спер. Слив было много, огромных, каждая с кулак Таннис, желтых. – Не жадничай. – Войтех к сливам не притронулся, он сидел на этой самой скамеечке, которую против правил не потащил к папаше Шутгару, но позволил Таннис оставить ее себе. Сидел в обычной своей позе, стопа к стопе, колени врозь, левая рука лежит расслабленно, только пальцы шевелятся, словно Войтех играет. А в правой сигаретка зажата. И Войтех затягивается ею, выпуская из ноздрей терпкий дым. Сливы сладкие. Таннис в жизни не ела настолько сладких слив. И она от предупреждения отмахивается… – Потом живот прихватило. Войтех еще сказал, что это мне за жадность наказание. Только… сливы очень вкусными были. И не наказание, а спасение. Я осталась здесь. Не здесь, но галереей ниже, только вряд ли подобные подробности нужны Кейрену. – А их в доме ждали. Взяли всех. Судили… …и Таннис, прослышав новость, спряталась. Она провела под землей две недели, на сливах, сухарях и воде, прислушиваясь к каждому шороху, исходя испариной от мысли, что вот-вот придут за ней. Когда же голод выгнал наружу, Таннис узнала: бояться нечего. О ней промолчали. Почему? Она не знала. – Войтех все на себя взял. – Таннис остановилась у решетки. – Может, надеялся, что остальным будет легче, там, не виселица, а… просто срок. Толстяк бы выдержал, он сильный… Малышу, тому за сотрудничество скостили, это верно, вот только… …лучше смерть, чем тюремные баржи. – Вот и все. – Она провела ладонью по шершавому пруту. – Такая… обычная история. – Ты больше не… – Кейрен смутился. Вежливый и знает, о чем хочет спросить, но не знает как. – По карманам не лазила. Отбило, знаешь ли, охоту… – Зато связалась с террористами. – Много ты понимаешь. – Не понимаю, – согласился Кейрен. – Объясни. Он злился на Таннис за прошлые дела? Или за дела нынешние, которые привели его в клетку? – Объясни. – Он в раздражении пнул корзинку для угля, и та перевернулась, уголь рассыпался. – Проклятие! Чего ради все это? – Что «все»? – уточнила Таннис. – Грабеж. Дурман. Воровство. Убийство. Или ты думаешь, оно было бы единственным? Неужели нельзя было иначе? – Как иначе? Таннис присела на лавочку и вытянула ноги, ступни уперлись в прутья, и в какой-то миг показалось, что если она хорошенько надавит, то прутья эти треснут. Глупость. Решетки были надежны. – Не знаю. – Кейрен расхаживал по камере кругами. Он был нелеп в чужой одежде. И свитер съехал набок, а бледное худое плечо торчало из горловины, но Кейрен больше не пытался его прикрыть. Он и про холод забыл. – Иначе. Честно. Честно… хорошее слово, красивое. Мамаша тоже частенько повторяла, что жить надо честно. И себя приводила в пример, вот только пример получался каким-то не таким. – Честно, – повторила Таннис, отталкиваясь от прутьев. Она накренилась, и лавочка заскрипела, отрываясь от каменного пола. Еще немного, и опрокинется. – Честно жить хорошо… я и жила… от рассвета до заката… завод и снова завод… а когда не сам завод, то дым от завода. А солнце только весной заглядывает, и то ненадолго. Ты вот мерзнешь, а мне без солнца плохо. И вообще… всю неделю пашешь, а дадут пару медяков, и не знаешь, то ли смеяться, то ли плакать, половину за жилье отдать надо. На оставшуюся особо не разгуляешься. Да и некогда гулять, выспаться порой не выходит. Кейрен молчал. – Конечно, можно и не на завод. Мне вот предлагали в борделе местечко, многие наши соглашаются. Или вместо завода, или подрабатывать… оно и вправду легче, чем у станка или мешки ворочать. Лежишь, ноги раздвинув, ни о чем не думаешь, деньги получаешь. Красота! |