Онлайн книга «Механическое сердце. Искры гаснущих жил»
|
– Простите… – За что? – Я… этот запах… напоминает. – О плохом? – Да. – Она выдыхает. Бледна. Напугана. Ее память полна чудовищ… и, кажется, после войны не осталось никого, кто бы мог заснуть спокойно. Хотя Кэри и не была на той войне, ее собственная оказалась не менее кровавой. Но она молода, а раны заживут. – Сверр… иногда уходил охотиться… он так называл. А когда возвращался, от него пахло кровью. Ему это нравилось. Я ни о чем не спрашивала. Ему опасно было задавать вопросы. Но однажды он сам рассказал и… и показал. Мы поссорились, и… и он сказал, что если я попробую сбежать от него, то он сделает так со мной. Она подносит ладонь к лицу, пальцы растопыривает, разглядывает руку. – Его больше нет. – Брокк не способен защитить ее от памяти и самой себя. Кэри кивает, но, кажется, не верит. Молчит. Молчание становится тяжелым. Она близка. И просто – руку протянуть. Коснуться, утешая. Обнять. Пообещать, что все дурное, что было в ее жизни, осталось позади… Кэри поверит. Ей хочется верить. Непозволительная близость желтых глаз. Непозволительная. Близость. – Извините. – Она первой обрывает нить взгляда и отстраняется. Правильно. Нельзя пересекать границу, им же вычерченную. И снова стол. Белая скатерть. Серебро. Стекло. Высокая ваза. И темные тепличные ирисы. Пурпур лепестков, теплый багрянец зева. Мягкая зелень толстых стеблей. Кэри разглядывает цветы, чтобы не смотреть на него. А он поворачивается к окну и морщится от головной боли. И забывшись, трет виски пальцами, пытаясь отогнать мигрень. – Вам плохо. – Кэри встает, она идет. Три шага всего. Глухой звук – каблучки ее туфель соприкасаются с паркетом. Блестят на полу осколки стекла драгоценными камнями… – Это пройдет. – Брокк жмурится. Нельзя отвернуться. И сбегать глупо. – Закройте глаза, пожалуйста. – Рукав ее платья касается щеки. Холодный шелк. Темно-лиловое кружево, жесткое, словно вырезанное из бумаги. А пальцы мягкие. – Расслабьтесь. Когда она рядом? Вчерашний вечер вдруг все изменил. Но Брокк послушно закрывает глаза. – У Сверра тоже случались головные боли… и раньше, когда он… – Кэри замолкает, но дрогнувший голос выдает ее волнение. – Ему помогало, когда я… хотя, возможно, Сверр и лгал. Ему просто нравилось, когда я рядом. Печаль. Терпкая, как вчерашнее вино, которое так и осталось недопитым, но боль и вправду отступает. Кэри массирует виски, касается волос. Прикосновения эти легки, едва ощутимы. От рук ее пахнет травой и еще, пожалуй, весенним дождем, что плавит слежавшиеся за зиму снега, омывает каменные щеки дома, стекла… и самую малость – железом. Пряный аромат. И тянет прижаться к раскрытой ее ладони, пальцы губами поймать… …друзья так не поступают. Не стоит забываться. – Вам лучше? – Она отстраняется, вновь задевая его рукавом. – Намного. Уйдет. И вновь наступит тяжелое молчание, которое Брокк не умеет заполнить. Ему не хочется отпускать Кэри, она же, ощущая это нежелание, медлит. – Быть может… – бросив взгляд в окно, он подал руку, – вы не откажетесь от небольшой прогулки? Дом, я полагаю, вы уже изучили, но есть еще парк и оранжерея… – С радостью. Радовать ее легко. И желтые глаза темнеют, обретая медвяный оттенок… Брокк отворачивается. Прогулка. Он целую вечность не выбирался из дому, чтобы не по делу, а просто так… день солнечный, ясный, пусть бы и холодный. Ветер пробирается сквозь тонкую ткань пальто, и Брокк ежится, поднимает воротник. – Тебе не холодно? Он не знает, как к ней обращаться, сбивается то на вежливое «вы», которое помогает держать дистанцию, то вдруг эта церемонность начинает казаться ему нарочитой, и Брокк отступает. Путается. И вновь возвращается к началу. Кэри же словно и не замечает его смятения. А может, и вправду не замечает. Для нее здесь все внове. – Отсюда дом похож на замок. – Она прячет руки в меховой муфте, и ей к лицу и муфта, и пальто, и рыжая лисья горжетка, и маленькая смешная шапочка, украшенная вышивкой. – Он очень старый? Здание из красного кирпича. Два крыла, две башни и острая крыша с медным флюгером. Ветра дуют западные, холодные, и на щеках Кэри горит румянец. – Он начался с западной башни, правда, теперь от нее остался лишь фундамент. Ну и подвалы. Вне дома просто. Идти рядом, близко, но не настолько, чтобы близость эта ее смутила. Дорожка. Лужи, в которых отражаются солнце и кривые ветки кленов. Деревья тянутся друг к другу, сплетаются в странное кружево, сквозь которое проглядывает блеклое осеннее небо. – Весной здесь красиво… Кэри кивает, останавливается и, подобрав юбки – становятся видны сапожки и тонкие щиколотки, обтянутые шерстяными чулками, – перепрыгивает через лужицу. – Леди так не делают, да? – Она наклоняет голову, и шапочка съезжает на ухо… Ребенок. Она просто-напросто ребенок, которому нужен… кто? Не муж точно. – Не знаю. – Брокк, примерившись, перешагивает лужу. – У меня не так уж много знакомых леди. Кэри отвечает важным кивком. Дорожка вьется, то исчезая под толстой шубой листвы, которая в дождях утратила осеннее золото свое, побурела, слиплась, то выглядывая, пробираясь под зеркалами луж. Белые статуи, отмытые дождем, следят за Брокком с каменных постаментов. – Их привез мой прадед, он работал на Побережье… …статуи нуждались в реставрации, а парк – в хорошем садовнике. – А вам доводилось бывать на Побережье? – Да. Она замирает перед фигурой шута. Белый мрамор некогда был расписан цветной эмалью, но многие дожди лишили шута красок. Поблек алый колпак, стерлась позолота, и кургузый пиджачок, задравшийся на спине, гляделся грязным. Шут же склонился перед Кэри в поклоне, вытянув руку, словно просил подаяние. Лягушачье лицо его с непомерно большим ртом было уродливо и меж тем очаровательно в своем уродстве. – И море видели? Кэри рассматривает шута, а он глядит на Кэри, и в мраморных глазах Брокку видится насмешка. – Видел. – Какое оно? – Кэри, высвободив руку из мехового плена муфты, касается облупившихся мраморных пальцев с кривоватыми ногтями. |