Онлайн книга «Юрка»
|
Михей замолк… Юрка с замирающим сердцем ждал продолжения рассказа… Но рыбак молчал, и только скрипела рея, поддергиваемая его рукой. – Ну, и что же дальше, дедушка? – спросил наконец Юрка, глотая слюну. – Понятно, – спокойно ответил рыбак. – Царица даже тела не отдала… Она всегда так… – уже печально добавил он… В изболевшей душе Юрки зародилась жалость к рыбаку. Он вдруг сразу почувствовал, что Михею тяжелы эти воспоминания… Невольно сорвалось с губ: – Бедный дедушка! В ответ шерсткая [14] , дрожащая рука коснулась его шеи и ласково погладила по щеке. – Давно это было, Егорушка, – как-то странно захлебываясь, прошептал рыбак, – а с той поры я один, как волк матерый… Теперь ты у меня пока за внучка́, и значит, опять нас двое, – ласково-шутливо добавил он, ероша волосы Юрки. Болью сжалось Юркино сердце… Что-то горячее выкинуло слезы… Он припал к старческой ласковой руке… – Я… я… навсегда останусь с тобой, – захлебываясь слезами, горячо выговорил он. – Ну, как знать… Не наша воля на то… – ответил рыбак. – Живи пока… Малец ты ласковый… как и Гришутка… Плескались тихо волны о баркас, рея поскрипывала, точно пела какую-то грустную песню, а над головой шептался ветер в снастях… И Юрка, и старик замолчали… Мальчик крепко прижался к шершавой руке рыбака щекой и думал о том, как тяжело одиночество… Вспоминался почему-то Саша, и крупные слезы помимо воли скатывались с глаз… Старик же, чувствуя под своей рукой нежную, влажную щеку, думал с грустью о том, что одиночество ему неизбежно и что Юрка не что иное, как луч счастья, подаренный ему на мгновение судьбой… Глава XII
Неожиданный гость Уже две недели Юрка жил у рыбака. Жизнь была тихая, неприхотливая, большей частью протекала она на море, среди непонятного говора волн, в старом просмоленном баркасе, и это нравилось Юрке. Старик с отцовской нежностью относился к мальчику, и жили они душа в душу. Незаметно у них установились теплые, родственные отношения, и подчас Юрке казалось, что он попал наконец после долгих скитаний домой, что нашел старика отца, которого отняли у него почему-то очень давно. Он охотно помогал рыбаку, и Михей платил за это любовью и бесконечными рассказами, в которых словно в пестром узоре сплелись действительность и сказки – старые морские предания. Юрка казался вполне довольным, но иногда все-таки сильно тосковал: ласковость рыбака, прелести свободной жизни не могли заменить ему того, что осталось там, в даче на берегу залива. Старый рыбак мог быть дедушкой, отцом, но никогда Сашей, и глухо болела душа, тоскуя о прошлом. Рыбака он полюбил. В нем чувствовал что-то родственное, близкое, и под задушевной лаской старика отдыхала его измученная душа. Становилось тихо, спокойно; небогатый уют хижины, которым, казалось, дышали темные бревенчатые стены, привязывал к себе. Казалось, постороннее не смело проникнуть за эти стены, не отваживалось заглянуть в хижину. Но когда охватывала тоска и сердце начинало ныть, точно кто-то исподтишка наносил ему удар, тогда скверно становилось на душе и все вокруг казалось чужим и словно отталкивало от себя. Все будто говорило тогда: «Не наш ты. Чего тебе нужно здесь? Ступай туда, откуда пришел!» Юрка еще питал слабую надежду на то, что каким-нибудь образом Ихтиаров узнает правду, его начнут искать и отыщут наконец. Правда, надежда теплилась слабо, точно уголек среди пепла, но все-таки давала отраду и озаряла лицо улыбкой, а глаза затуманивала слезами. Старый рыбак наблюдал в такие минуты за Юркой и чутьем угадывал его мысли. «Скучно мальчику со мной, старым», – думалось старику, и слегка тоскливо становилось почему-то от этих мыслей. «Да и то сказать, – что делать ему тут? – решал он через минуту. – Что я ему?» И чем больше думал об этом рыбак, тем все больше убеждался, что Юрке лучше всего каким-либо путем вернуться к Ихтиарову. «Надо бы сходить к ним поспрошать, – рассуждал он. – Может, зря малец утек. Может, спохватились уж, ищут, да найти не могут». Мысль эта несколько раз приходила в голову рыбаку, и он даже как-то однажды подробно расспросил Юрку о том, где живет Ихтиаров, чем несколько удивил мальчика. – А зачем тебе это, дедушка? – смутно догадываясь о чем-то, спросил Юрка. – Да так… ни к чему, – уклонился старик от ответа. И несмотря на все это Михей медлил. Как-то жалко расставаться с мальчиком, к которому успел привязаться всем сердцем. «Пусть до осени побудет, – решал он. – Пусть по заливу попутается – не худо, а там…» Старик малодушествовал и убеждал себя, что так даже лучше будет. Как-то он спросил Юрку: – А что, Егорушка, вернулся бы ты к господам, коли бы они стали звать тебя? Вопрос был крайне неожиданный, и Юрка не мог ответить сразу, но зато на лице его отразилось сильное волнение, смысл которого нетрудно было угадать. – Вернулся бы, поди, – с усмешкой продолжал рыбак, не дожидаясь ответа, – и след вернуться. Господа побольше моего смогут для тебя сделать… Так-то. Юрка готов был согласиться, но тут вспомнился печальный рассказ рыбака о том, как осиротел он, а затем и свое обещание остаться у него навсегда. Стало совестно слегка. – А ты как же? – тихо спросил он. – Я-то? А мне чего же? – равнодушно ответил старик. – Я за тебя порадуюсь, и всего… А ты, может, зайдешь когда навестить старика… Юрка ничего не ответил и задумался. Замолчал и рыбак. Старик мысленно дал слово выполнить свою задачу в октябре. «Вот ужо как к Лисьему Носу съездим, так и пойду к господам. Нечего мальчонке путаться», – твердо решил он. Сентябрь подошел к концу. Теплыми солнечными днями прощался он с землей. Медленно, лист за листом срывал он убор со старой одинокой ивы, стирал, мял и перепутывал траву. Только залива не коснулась его рука, и вода по-прежнему блестела, голубая и холодная, отражая солнечные лучи и играя с ними беспокойной зыбью… Юрка любил море… Еще в порту оно привлекало его своей шириной, в которой, словно жалкие кочки, терялись острова и расплывались далекие берега. Часто, лежа на песке, прислушивался он к переливчатой песне, что поют волны, взапуски бегая друг с другом. От шепота волн веяло грезой, далекой сказкой, и Юрке казалось, что тысячи незримых существ шепчут ему о чем-то непонятном, но хорошем и красивом… И теперь он часами просиживал под старой ивой, невольно ища утешения в рокоте волн, в их беззаботном беге. Когда тоска охватывала душу, ему невыносимо становилось среди четырех закопченных стен старой избы и он шел к иве, дряхлому ветерану, полуобожженному молнией, садился на узловатые корни, распиравшие землю, и думал, следя за бегом зыби морской, за тревожным полетом чаек. |