Онлайн книга «Братья. Книга 1. Тайный воин»
|
– Так бабушка за ним сперва с веником, а после смирилась, – расхвастался Светел. – Только он у девок не отбирал, сам смороковал, как полюбилось. Он все песни знает! Колыбельную мне сложил, вот. Я мал был… – По мне, и сейчас от горшка два вершка, – фыркнула Арела. Светел не остался в долгу: – Мал горшок, да сердит. – И посоветовал: – Не смотри высоко, глаза запорошишь. Тоже ещё, невеста! Она зло сощурилась: – Если хочешь знать, у меня суженый не пендерю лесному чета… – Пиявка рыжая! – сказал Светел. – Сам рыжий! – Цыц, ребятёнки! – окоротил обоих Кербога. – А ты, старшенький… Что за колыбельная? Сыграешь? Сквара кивнул, снова поднёс к губам кугиклы и заиграл. Гудим немного послушал, взялся тихо вторить ему. Сквара вывел напев очень просто, без трелей и иных украшений, а припесню неожиданно спел голосом. Светел даже вздрогнул, но заветные слова тот приберёг. Брат за брата – хоть в огонь! Моего меньшого не тронь… Кербога спросил, помолчав: – Правда, что ли, сам сочинил? Сквара кивнул. Кербога помолчал ещё. – А всю песню со словами споёшь? Сквара смутился: – Других слов нету… только припесня. – А пробовал? – Всякий спляшет, да не как скоморох, – пробормотал Светел. Кербога повернулся к нему. – Запомни накрепко, детище, – выговорил он сурово. – Нет таких слов: «не могу». Есть слова «я не пробовал» и «я плохо старался». Если якобы не можешь чего, значит не больно-то и хотелось. Люди горшки обжигают, малыш. Простые смертные люди! И не позволяй никому гвоздить тебе, будто для каких-то дел нужно божественное рождение… А ты, маленький песнотворец, вот что. Продашь мне этот напев? – Как продать? – удивился Сквара. – У нас, если песня люба, её перенимают да сами поют… Кербога кивнул: – Тогда давай так. Ты мне голосницу подаришь, а я тебе слова к ней подарю. Идёт? Сквара задумался до того напряжённо, словно его подговаривали сбыть нажитое прадедовскими трудами. Всем известно: скоморохи не только глумцы, но и плуты изрядные. Однако зачем бы хитростью выманивать то, что тебе и так отдают?.. И наконец Сквара кивнул: хорошо, мол. – Идите-ка, ребятёнки, погуляйте пока, – распорядился Кербога. Мальчишки послушно соскочили с подвыси, пошли вон из шатра. Сквара уже прятал кугиклы, когда скоморох вновь окликнул его: – А тебе говорили, парень, что у тебя голос крылатый? Братья даже остановились. – Это как?.. – подозрительно спросил Сквара. – А так, что кругом сорок человек будут петь, а тебя всё равно будет слышно. Сквара недоумённо свёл брови и вместе со Светелом вышел прочь. Снаружи густели долгие летние сумерки и висел то ли мелкий дождик, то ли туман. Братья бестолково и молча потоптались у тына, взялись бродить по дворам. Ребятня опять во что-то играла, на сей раз, кажется, в «шегардайского коня». Звали к себе, но Опёнки посмотрели сквозь сверстников, побрели дальше. У обоих под ногами ещё пружинили старинные доски, помнившие небось такое… и столько… «Бог Грозы промолвил Богу Огня…» Рядом с подобными чудесами вчерашние забавы казались пустыми и скучными. Может, скоро это пройдёт, но покамест утвердиться на земле каждодневности что-то не получалось. А ведь они ещё ждали от Кербоги посулённую песню… По-прежнему молча Опёнки вывели Зыку. Вернувшись, взяли из санок веретёна, засели наконец-то за рукоделье. Пальцы привычно вытягивали битую шерсть, раскручивали веретено, сбрасывали петельку, подматывали готовую нить… Сквара теребил кужёнку левой рукой, Светел – правой. В собачнике было темновато, но они привыкли управляться хоть ощупью. Спустя некоторое время Опёнки посмотрели один на другого и вдруг начали смеяться. Сразу стало легче. Мир понемногу становился на место. Зыка, чувствуя что-то необычное, взялся мести хвостом сухой мох, потом встал и со вкусом облизал щёки обоим. Когда в собачник заглянула Арела, братья пытались сложить что-то забавное про избалованного и вредного мальчишку, угодившего в суровую воинскую дружину. Они то и дело прыскали смехом, но, конечно, получалось до крайности несуразно. – Нищета песенки поёт, – сказала Арела. Подковырка состояла в том, что лишь беспросветная голь вечно возится с какой-то работой. Братьям, однако, было так весело, что они не обиделись. – На себя посмотри, – только и сказал Сквара. Посмотреть стоило, кстати. Арела несла перед собой правую руку ладонью вниз. Пальцы двигались, по костяшкам резво бегала блестящая серебряная монета. Переступала, кувыркалась, ныряла и выскакивала опять. Всякий о своём промысле: кто прядёт, кто гудёт. Светел вспомнил девчонкиного выдуманного жениха, вздумал было посоветовать меньше рассуждать о соболях, сидя-то на рогоже… Не стал: веселье удержало злые слова. Сквара присмотрелся к пляшущей монетке: – Как это ты её? Покажи. Арела подбросила сребреник, зажала в ладони, прибеднилась: – Наша стряпня рукава стряхня… Пошли, отец зовёт. Теперь Кербога сам держал гусли. Гудим подтягивал на дудке о двух длинных стволах: левая цевка вела один голос песни, правая – другой. – Верен ли напев? – спросил Сквару скомороший вожак. Тот заворожённо кивнул, хотя голосница звучала немного иным ладом, как-то печальней и строже. Не колыбельная меньшому братишке, а горестное раздумье об утраченном и любимом. Да и пел Кербога совсем не как Сквара. Скорее наоборот. Припесня у него обходилась без слов, он тянул её, закрыв рот, вплетая голос в тоскливые, словно ветер, вздохи Гудимовой двоенки. Расплескались густые туманы, Всё окутала серая мгла… Было двое нас, братьев румяных, Неразлучных, как с ниткой игла. Если буря в ночи завывала И малыш поневоле робел, Старший брат поправлял одеяло И ему колыбельную пел. Если мать задавала науку, Хворостиной грозя большуну, Младший брат отводил её руку, На себя принимая вину. А потом холода налетели, В очаге прибивая огонь, И порывы жестокой метели Разлучили с ладонью ладонь. Нас обоих ломало, и било, И несло, как листки на ветру. Я в сраженьях испытывал силу |