Онлайн книга «Дневник незначительного лица»
|
— Ну и хам, однако! Писать тебе. Ладно, уясню, коптит ли еще небо его папаша, накляузничаю ему на его сына и как дважды два ему докажу в письме, что сын у него треклятый идиот и больше ни шиша! Я сказал: — Люпин, пожалуйста, умерь выражения в присутствии твоей матери. Люпин ответил: — Виноват, ах, дико виноват, но никакие другие выражения к нему не подойдут. К тому же я решил, что отныне ноги моей не будет в его доме. Я сказал: — Но ты же знаешь, Люпин, он отказал тебе от дома. Люпин ответил: — Не будем крючкотворствовать. Что это меняет? Дейзи шикозная девчонка, и десять лет меня прождет, если надо будет. 5 ЯНВАРЯ. Поистине меня не слушается мое перо! Мистер Джокер мне объявил, что жалованье мое будет поднято на сто фунтов! Мгновенье я стоял с открытым ртом, ничего не соображая. Мне ежегодно повышают жалованье на десять фунтов, и я думал, теперь это будет на пятнадцать, ну на двадцать; но сто — уму не постижимо! Мы с Кэрри порадовались оба нашему богатству. Люпин явился вечером в отличном расположении духа, я тихонько послал Сару на угол к бакалейщику за бутылочкой шампанского, мы уже такое пили — «Братья Джексон». Мы откупорили ее за ужином, и я сказал Люпину: — Мы празднуем хорошую новость, которая свалилась на меня сегодня. Люпин ответил: — Ура, папан! И у меня тоже хорошая новость. Двойной праздник, э? Я сказал: — Мальчик мой, за неустанные труды в продолжение двадцати одного года и чуткое внимание к интересам начальствующих лиц я вознагражден продвижением по службе и прибавлением жалования в размере ста фунтов. Люпин трижды прокричал «ура», и мы так стучали кулаками по столу, что Сара прибежала глянуть, не случилось ли чего. Люпин попросил снова налить бокалы, встал и объявил: — За труды в фирме «Джоб Клинандс, биржевые маклеры» в продолжение нескольких недель, при отсутствии всякого внимания к интересам начальствующих лиц, папан, я вознагражден акциями в пять фунтов, в одном шикозном дельце. И вот сегодня я зашиб сто фунтов. Я сказал: — Люпин, ты шутишь. — Нет, папан. Это добрая старая правда. Джоб Клинандс меня подключил к хлоратам. 21 ЯНВАРЯ. Весьма озабочен тем, что Люпин завел рессорную двуколку с пони. Я ему сказал: — Люпин, имеешь ли ты право на такое возмутительное мотовство? Люпин ответил: — Ну, приходится ж когда-никогда мотаться в Сити. И я ж ее только нанял, в любой момент могу отставить. Я повторил: — Имеешь ли ты право на такое мотовство? Он ответил: — Вникни, папан. Ты уж прости, но я тебе скажу, ты малость ретроград. Теперь не модно из-за всякой чуши угрызаться. Не в обиду тебе будь сказано, папан. Мой босс, он говорит, что если буду придерживаться его советов и не размениваться на мелочь, я кучу денег огребу! Я заявил, что на мой взгляд самая идея спекуляций отвратительна. Люпин сказал: — Какая ж спекуляция, папан, тут дело в шляпе. Я посоветовал ему во всяком случае хотя бы отказаться от двуколки с пони; но он ответил: — Я за один день огреб двести фунтов; ну, предположим, я буду иметь двести в месяц, пусть даже сто в месяц, хоть это мало, прямо смех — так ведь в год-то тыща двести набежит? И что мне фунт-другой в неделю за двуколку? Я не стал продолжать эту тему, сказал только, что жду не дождусь осени, когда Люпин войдет в тот возраст, когда человек сам несет ответственность за собственные долги. Он ответил: — Мой дорогой папан, я тебе обещаю — ни-ни, чтоб наобум. Буду действовать только по наводке Джоба Клинандса, а он в курсах, так что не извольте сомневаться. На душе у меня полегчало. Вечером заглянул Тамм и, к удивлению моему, сообщил, что поскольку он заработал десять фунтов благодаря совету Люпина, он намерен пригласить нас с Туттерсами к себе в субботу, и мы с Кэрри его заверили, что будем непременно. 22 ЯНВАРЯ. Обыкновенно я не выхожу из себя с прислугой; но вынужден был довольно строго указать Саре на злокачественную манеру, которую недавно она себе усвоила — убрав со стола после завтрака, так встряхивать скатерть, что крошки летят на ковер и потом попадаются вам под ноги. Сара ответила очень грубо: — A-а, вам бы только жалиться. На это я ей заметил: — Нет, я не жалуюсь. Я всего лишь с вами говорил на той неделе по поводу куска желтого мыла у вас на каблуке, который вы таскали по ковру гостиной. Она сказала: — И на завтрак свой завсегда ворчите. Я ответил: — Нет, я не ворчу. Но, кажется, я вправе сетовать на то, что никакими силами не могу добиться яйца, сваренного вкрутую. Стоит разбить скорлупу, как оно у меня разбрызгивается по всей тарелке, о чем я уже раз пятьдесят вам заявлял. Тут она начала кричать и закатывать мне сцену; но к счастью, как раз проходил мой автобус, так что у меня явился хороший повод ее покинуть. Тамм оставил вечером записку, чтоб мы не забыли о субботе. Кэрри сказала остроумно: — Он еще ни разу не приглашал к себе друзей, как уж тут забыть. 23 ЯНВАРЯ. Попросил Люпина, чтоб постарался поменять те жесткие щетки, какие недавно он мне презентовал, на что-нибудь помягче, поскольку парикмахер говорит, что мне сейчас следует щадить мой волосяной покров. 24 ЯНВАРЯ. Вот оно и дома — новое каминное зеркало для малой гостиной. Кэрри очень мило пристроила веерочки сверху и по обеим сторонам. И комната сразу стала выглядеть гораздо, гораздо красивее. 25 ЯНВАРЯ. Только мы отпили чай, как входит не кто иной, как Туттерс, который больше трех недель не появлялся. Я заметил, что он выглядит совсем даже нехорошо, и я сказал: — Ну, Туттерс, как поживаете? Вид у вас унылый. Он ответил: — Да! И на душе у меня уныло. Я сказал: — А что случилось? Он ответил: — Да так, две недели был прикован к постели, а больше ничего. Одно время доктора совсем от меня отказались, и хоть бы живая душа меня проведала. Никто даже не потрудился поинтересоваться, жив я или умер. Я сказал: — Впервые слышу. Сколько раз вечером проходил мимо вашего дома и думал, у вас общество, такой во всех окнах сиял свет. Туттерс ответил: — Нет! Единственное общество мое были жена, доктор, да квартирная хозяйка, которая оказалась сущим золотом. Мне странно, что вы так ничего и не заметили в газете. «Новости велосипедиста» этого не оставили без внимания, насколько мне известно. |