Книга Дневник незначительного лица, страница 31 – Уидон Гроссмит, Георг Гроссмит

Сегодня утром получаю письмо от Джокера, с известием, что услуги Люпина более не требуются, а разговор со мной желателен в одиннадцать часов. С тяжелым сердцем шел я в присутствие, страшась разговора с мистером Джокером, с которым я покуда еще ни разу не беседовал. Люпина утром я не видел. Он еще не вставал, когда мне было время уходить, и Кэрри мне не советовала его тревожить. На службе у меня так разбегались мысли, что я не мог их должным образом собрать.

Как я и ожидал, мистер Джокер послал за мной, и имел место следующий разговор. Привожу со всею точностью, как я его запомнил.

Мистер Джокер сказал:

— Доброе утро, мистер Путер! Дело весьма серьезно. Я не об увольнении вашего сына говорю, ибо я знал, что рано или поздно нам придется с ним расстаться. Я — глава этого старого, почтенного, уважаемого учреждения; и когда я сам решу, что пора его реформировать, сам я этим и займусь.

Я видел, что добрый мой начальник в некотором волнении, и я сказал:

— Надеюсь, сэр, вы не предполагаете, что это я вдохновлял недолжные шаги моего сына?

Мистер Джокер встал, взял меня за руку и сказал:

— Мистер Путер, я скорей самого себя мог бы в этом заподозрить, чем заподозрить вас.

Я так разволновался, что в смущенье, чтоб выказать ему свою признательность, чуть не назвал его «мой добрый старина».

К счастью, я вовремя осекся и сказал ему «мой добрый начальник». В растерянности, почти себя не помня, я сел на стул, покуда мистер Джокер еще стоял. Естественно, я тотчас же вскочил, но он меня попросил сесть, что я и сделал с превеликим удовольствием. Меж тем мистер Джокер продолжал:

— Вы сами понимаете, мистер Путер, что высокое положение нашего учреждения нам не позволяет ни перед кем унижаться. Если мистеру Буль-Батону угодно передать свое дело в другие руки — менее испытанные руки должен я добавить, — нам не пристало ему кланяться и умолять его вернуться.

— Вам, разумеется, такое не пристало, сэр! — в негодовании воскликнул я.

— Вот именно, — сказал мистер Джокер. — Я делать этого не стану. Но я вот что подумал, мистер Путер. Мистер Буль-Батон самый ценный наш клиент, и я даже могу вам признаться — ибо, уверен, это останется между нами — что мы не можем себе позволить его лишиться, особенно в наше время, не самое благоприятное из времен. И тут, я полагаю, вы могли бы сослужить мне службу.

Я ответил:

— Мистер Джокер, я готов служить вам день и ночь!

Мистер Джокер сказал:

— В этом я не сомневаюсь. Но услуга, о которой я вас просил бы, следующая. Вы сами могли бы написать мистеру Буль-Батону — разумеется, вы не должны его навести на мысль, что я о вашем письме знаю, — и объяснить ему, что сын ваш был взят к нам канцеляристом — при всей своей неопытности — лишь из уваженья нашего к вам, мистер Путер. И это истинная правда. Я не требую от вас, чтобы вы в слишком сильных выражениях отнеслись о поступке вашего сына; вынужден однако заметить, что соверши такой поступок мой сын, я не пожалел бы для него выражений самых сильных. Предоставляю вам самому решать. Но так или иначе, я надеюсь, мистер Буль-Батон поймет, какую допустил он опрометчивость, и учрежденье наше, не роняя своего достоинства, не потерпит и убытков.

Я думал о том, какой же мистер Джокер благородный человек. Слушая его, я положительно весь трепетал от почтения.

Я спросил:

— Вы бы хотели почитать мое письмо, прежде чем я его отправлю?

Мистер Джокер отвечал:

— О нет! Не стоит. Ведь я как будто ничего не знаю, и я полностью на вас полагаюсь. Пишите со всем вниманием. Мы сейчас не очень заняты; вы лучше не приходите в должность завтра утром, и, если угодно, завтра вообще не приходите. Я буду на службе целый день, а то и всю неделю, на случай если вдруг объявится мистер Буль-Батон.

Домой я пришел уже с более легким сердцем, но сказал Саре, что ни для Тамма, ни для Туттерса, да и ни для кого другого, если вдруг пожалует, меня нет дома. Люпин на минутку заглянул в гостиную в новой шляпе и спросил, как она мне нравится. Я ответил, что я не в том настроении, чтобы судить о его шляпах, и не полагаю, что он в том положении, чтоб себе их покупать. Люпин ответил беззаботно:

— А я ее не покупал. Это подарок.

Меня терзали такие ужасные сомнения насчет Люпина, что я не стал задавать ему вопросов, страшась ответов. Он, однако, меня избавил от этого труда.

Он сказал:

— Я встретил одного дружка, старого дружка, которого списал было со счетов, но, оказалось, все в ажуре. Он очень метко заметил: «В любви, как на войне, победителей не судят», так что больше у нас нет причин друг на друга дуться. Он шикарный тип, прям высший сорт, совсем другой коленкор, чем этот твой болван Джокер.

Я сказал:

— Тсс, Люпин! Прошу тебя, не умножай тобой же порожденных неприятностей.

Люпин сказал:

— Неприятностей? Причем тут? Повторяю, ни в какие неприятности ни шиша я не влипал.

Просто Буль-Батону осатанела ваша вонючая контора, и он поставил паруса. Я только присоветовал ему чалить к новой фирме, которая в большом бонжуре. Такая штука капитана Кука.

Я ответил ему спокойно:

— Мне непонятен твой способ выражения мыслей, и в мои годы я не имею намерения его постичь; а потому, Люпин, мальчик мой, лучше переменим тему разговора. Я бы хотел, если ты не возражаешь, послушать, что за история у тебя вышла с этой шляпой.

Люпин сказал:

— A-а! Да что рассказывать, просто я ни разу его не видел после свадьбы, а он сказал, что очень рад меня видеть, и надо плюнуть мол и растереть. Я выставил выпивку, чтоб застолбить нашу дружбу, а он выставил новую шляпу — собственного производства.

Я сказал, несколько уже утомляясь:

— Но ты же не назвал мне имени своего старого друга.

Люпин ответил с напускным равнодушием:

— О? Не назвал? Ну так отчего же. Это Марри Шик.

14 МАЯ.

Люпин встал поздно и, обнаружа, что я все утро дома, спросил, в чем дело. Мы с Кэрри решили, что лучше его не посвящать в то, какое я пишу письмо, так что я пропустил его вопрос мимо ушей.

Люпин ушел, сказав, что обедает в городе с мистером Шиком. Я сказал, что, надеюсь, мистер Шик пристроит его к местечку. Люпин расхохотался и сказал:

— Я не прочь носить его шляпы, но не собираюсь ими торговать.

Бедный мальчик, боюсь, он у меня совсем пропадет.

Чуть ли не целый день я составлял письмо мистеру Буль-Батону. Раза два я обращался за советом к Кэрри; и хоть это может показаться неблагодарностью, советы ее были неуместны, а некоторые даже и вовсе идиотские. Ей, разумеется, я этого не говорил. Закончив письмо, я отнес его на службу и хотел показать мистеру Джокеру, но он снова повторил, что полностью мне доверяет.