Книга "Качай маятник"! Особист из будущего, страница 54 – Юрий Корчевский

вую очередь именно молодежь, не успевшая набраться жизненного опыта.

Армия отходила все дальше на восток, а не сумевшим эвакуироваться жителям на западе Советской страны, уцелевшим после бомбежек, расстрельных «зачисток», голода, еще предстояло на себе узнать, что такое «оккупация» с ее «новым порядком».

Горько было смотреть на вспоротую солдатскими лопатками землю-кормилицу с черневшими язвами-окопами со стенками, местами обвалившимися под тяжестью стальных чудищ на гусеницах, изрыгавших смерть из своих стволов-хоботов.

Я возвращался в наш разведвзвод, чтобы продолжать вести свой личный счет уничтоженной фашистской саранчи.

Дальше грунтовка шла по косогору, спускавшемуся вниз, к ручью. На мужичка деревенского вида я обратил внимание совершенно случайно. Он косил траву на лугу. Пот со лба утирал, по сторонам поглядывал. Да вот как-то неловко у него это выходило. Был я в деревне, видел, как косили, и сам косил. Странно! Мужик в возрасте, а косить не умел. Быть такого не должно, деревенские сызмальства с косой управляться умеют.

Подозрительно мне это стало. Нет, я не впал в истерический психоз НКВД, люди которого, наряду с совершенно необходимой в условиях войны бдительностью для выявления шпионов и диверсантов, часто переусердствовали, всех подозревая в измене и предательстве, в крайнем случае – во вредительстве. Но вот этот мужичок мне явно не нравился. Чего ему здесь делать? Серьезные мужики, если их мобилизовать не успели, уходили с хозяйством подальше от приближающегося фронта.

Я сделал кружок, вернулся к деревне и постучал в крайнюю избу. Спросил вышедшую старушку – не угостит ли молочком.

– И, милой! Откель молочко-то? В деревне коров не осталось.

– Н у, нет, так нет. Извини, мать.

И пошел, раздумывая. Очень даже интересно – для чего тогда тот мужик траву косит? Сено заготавливает для домашней скотины? Для какой, коли коров в деревне нет?

Вот потому и решил я мужичка того задержать да передать особисту. Хоть и не любил я их, но пусть с мужичком разберутся – это их хлеб, их работа.

Пошел навстречу мужичку. Не доходя метров пяти, снял с плеча винтовку, передернул затвор.

– Ты кто такой?

– Местный, из деревни.

– Документы есть?

– Какие ишо в деревне документы? Отродясь их не бывало.

– Тогда иди впереди. Да косу брось.

Предосторожность не излишняя – в умелых руках коса

не хуже сабли.

Мужик, недовольно бурча, бросил косу и зашагал вперед. Я приотстал слегка – отпустил его шагов на семь-восемь. Теперь у него броситься на меня неожиданно не получится. Винтовка ведь не автомат, быстро не развернешься, очередь веером не дашь.

Мужик вначале шагал молча, потом канючить стал:

– И чего я тебе плохого сделал? Отпусти меня христа ради. Косить мне надо. Война войной, а скотину зимой кормить чем-то надо.

– Шагай да помалкивай. Ежели ты ни в чем не виноват, где надо разберутся да отпустят.

До штаба моего полка идти оставалось уже недалеко: надо было через ручей перепрыгнуть, потом – по лугу и на холм.

Прыгнул мужик через ручей, да упал на берегу – за колено схватился, стонет. Ногу подвернул, что ли?

Я тоже перепрыгнул – того ручейка метр с небольшим. И только приземлился, как мужик распрямился пружиной и на меня кинулся, а в руке – нож. «Зря не обыскал», – лихорадочно мелькнула запоздалая мысль. Руки с винтовкой инстинктивно вперед выбросил, отбил выпад, довернул ствол и нажал на спуск. Отдачей приклад ударил в живот – стрелял-то с вытянутых рук.

Нож отлетел в сторону, мужик упал и со стоном схватился за живот. Вот сволочь, ведь чуть меня не убил! Я тоже хорош – купился на его обманку. Впредь наука будет.

А из оврага, по соседству, уже караул спешил – сержант с бойцом.

– Что за стрельба?

– Подозрительного задержал, а он на меня с ножом кинулся.

Сержант удивленно поглядел на мужика. Тот был еще жив, но из-под рук его, прижатых к животу, струилась кровь. По всему было видно, что он долго не протянет.

– Ну-ка, обыщи его! – приказал сержант бойцу.

Тот послушно обшарил раненого:

– Ничего нет.

Я отметил про себя, что боец обыскал поверхностно. Видимо, опыта мало.

– Вот что, сержант. Давай отнесем раненого к особистам, пусть сами с ним разбираются.

Сержант облегченно вздохнул.

Мы взяли раненого за руки-ноги, донесли до штаба. Сержант привел особиста, и тот коротко расспросил меня, что случилось. Пояснил я ему, почему заподозрил мужичка, да как он, уже задержанный, напал потом на меня с ножом.

Особист не удивился. Сноровисто, не церемонясь, он раздел и разул раненого. Тщательно осмотрел пиджак, даже туфлями не побрезговал. И нашел-таки, нащупал он что-то в подкладке пиджака – старого, замусоленного! Вспорол ножом подкладу, вытащил сложенную бумагу, развернул.

– Да, сержант! Занятный мужичок!

Посмотрел на раненого, лежащего без сознания.

– Допросить бы его, да, похоже, отойдет вскоре.

Мужик как будто услышал сказанное в его адрес – захрипел, обмяк и испустил дух.

– Сержант, иди пиши объяснительную и – свободен.

Через час я уже шагал к своему взводу. В первый раз я увидел диверсанта или предателя. Как-то не таким я представлял себе врага в нашем тылу. По мне, так лазутчик или диверсант должен был быть обязательно молодым и тренированным. А тут – внешне тщедушный мужичок за обстановкой у передовой наблюдает. Да опасный – чуть меня не порешил. И ведь мелочь мужика подвела!

Утром – затемно еще – я оделся в масккостюм, срезал финкой веточки с дерева и, воткнув в сетку, направился на передовую. Прошел траншею, выбрался на нейтральную полосу. Там, метрах в пятидесяти от наших окопов, воронка была от авиабомбы, и довольно больших размеров. В ней я и решил обосноваться на сегодняшний день. Чем удобно в воронке? Надоело наблюдать за вражеским передним краем или тело затекло от неподвижной позы – сполз к центру и разминайся. Никто тебя не видит, а убить может лишь прямое попадание мины. Так ведь известное дело – снаряды дважды в одно и то же место не попадают.

Рассвело. Я выбрался на скат воронки, уложил винтовку на мягкий грунт, выброшенный взрывом, и стал осматривать

позиции. За те несколько дней, что я был на этом участке, я изучил все особенности передовой.

Неожиданно для меня сзади – в нашем тылу – раздалась пушечная пальба. Первой мыслью было: «Немцы прорвались». А когда на немецких позициях стали густо рваться снаряды, я понял, что это наши артподготовку ведут. В самом деле, на позициях врагов бушевал огненный ад: вверх летела земля, рушились укрепления, на месте дзотов зияли воронки. Затем сзади взревели моторы, и через позиции нашей пехоты пошли в атаку наши танки, обдавая меня едкими выхлопами.