Онлайн книга «Идеальный вариант»
|
– Один справлюсь, – стоял на своем сапожник, и тогда супруга накрывала его грубую, грязную, пропахшую кожей руку своей шершавой, мозолистой, крупной ладонью и говорила ласково, и заглядывала в глаза преданно: – Митюш, ну, как ты не понимаешь? Как я могу трамвай бросить, если он мне столько счастья принес? – Какое счастье туда-сюда ездить? – Как какое? А ты? А девочки? – Так ты об этом? – удивлялся муж и бухтел: – Нашла аргумент, – спорить, однако, заканчивал, и даже краснел немного от удовольствия, и улыбался с приятцей в свои седые усы. Что ж поделать, раз жена попалась такая романтичная? Романтичным, правда, знакомство нельзя назвать даже с натяжкой. Поводом стал скандал, устроенный в трамвае кондуктором, которая требовала с Митяя оплатить проезд ребенка. Тот наотрез отказывался, утверждая, что девочке только шесть лет. Кондукторша не верила и кричала, что она «еще не ослепла и ребенку наверняка полные восемь». В конце концов, мужчина заорал в ответ, что «не обязан с собой документы носить, и если женщина не верит, то может идти по адресу, а его с ребенком пусть оставит в покое». Кондуктор возмущалась, Митяй свирепел, девочка плакала. – Трамвай не тронется, пока не сойдете! – И не подумаю. Мы еще не приехали. – Убирайтесь из трамвая, вам говорят! – Сама убирайся, дура безмозглая! Трамвай стоял. Скандал разгорался. В перепалку вступили и пассажиры, разделившиеся на два лагеря: – Чего к человеку привязались? С дитем ведь едет. – А если с дитем, так нарушать можно? У меня внучок шестилетний в два раза меньше. – Карапет он у вас какой-то. – Да идите вы! – Граждане, давайте-ка выведем его, а? Я на работу опаздываю. – Ща! Выведешь! Накося! Выкуси! – Папочка, папочка, давай выйдем, а? – Устами младенца… – Не надо никуда идти! Сиди, деточка! Хочешь, конфетку? Ну, что вы к ним привязались, женщина? Убудет от вас, что ли? – Не от меня, а от государства. Трамвай никуда не поедет, понятно? Поехал. Скандалист с дочкой сошли у вокзала. Велуня спустилась перевести тяжелую стрелку и неожиданно почувствовала, как чьи-то сильные руки забирают у нее инструмент. – Спасибо, – буркнул скандалист. – И вам. – Велуня смотрела, как ловко он управляется с работой. – Я ведь понимаю: не положено вам. – Мужчина вернул инструмент. Девушка могла уходить – ее ждали пассажиры. Но почему-то не торопилась, вздохнула: – Не положено. Только дите ведь. – И я о том же, – быстро и горячо заговорил мужчина. – Что она, виновата, что вымахала, как каланча. Иринке вон десять, а Аришка ее выше в свои шесть. Что ей теперь, ноги отрезать? – У вас две дочки? – Три. – Повезло вашей жене. – Повезло. Только она умерла. – Ой! – Велуня прижала руки к большому, широкому рту. – Да уж два года как. Не переживайте. Так что это мне повезло. Хозяюшек оставила. Эта вон, – мотнул головой на девочку, ковыряющую мыском ладного ботиночка асфальт, – мала еще, а старшие весь дом на себе тянут. – Не дело это, – сказала девушка, словно забывшая и о трамвае, и о людях, и о том, что сама ребенком тянула на себе и дом, и двоих детей. – Дело не дело, а по-другому никак. Да и потом, справляются. Не верите – приезжайте, посмотрите. – Ладно, – кивнула головой Велуня и, опустив плечи, поплелась к трамваю. – Погодите! Вы же адрес не спросили. – Какой? – Куда ехать-то? – И куда? В первый же выходной сидела в электричке и ехала по указанному адресу. Съездила раза три-четыре, а потом и осталась. Девчонки у Митяя оказались добрые, послушные, сердечные. Ее приняли сразу. Мамой, правда, только младшая стала звать, но девушку это не расстраивало. Главное – хорошее отношение, а как там оно обозначено, не все ли равно? В общем, с девочками сдружилась. Заботилась о них и словом, и делом, да и о Митяе не забывала. Жили так складно, что, в конце концов, стали подумывать и о прибавлении. Велуня однажды попробовала, но выкинула на третьем месяце. Девчонки плакали, Митяй неделю ходил чернее тучи, и она решила остановиться. – Трое – уже немало, – сказала, и спорить никто не стал. Митяй только погладил по пустому чреву, сказал с горечью: – Тебе своего бы. – И эти, чай, не чужие. А Машка с Пашкой? А Граня? А Сонечка и Петруша? На мой век хватит. Хватало. В депо на работу моталась на самом деле лишь для того, чтобы иметь повод лишний раз навещать москвичей. Возила теперь не только пироги, но и огурцы-помидоры (квартира Митяя была в доме с палисадником) с собственного огорода. Надолго не задерживалась: Машку с мужем иногда отпускала в театр или на танцульки, Гране помогала налепить любимые Пашкины вареники да залатать Петруше брюки. На выходные звала всех к себе. Приезжали. В такие дни поднималась до рассвета: ставила тесто, бежала на рынок, волокла полные сумки снеди, рубила салаты, запекала парное, душистое мясо, лепила овальные, ладные пирожки. Машке с капустой, Пашке с мясцом, Иринке с яичком, Аринке с картошечкой, Полинке (старшей) с курагой, а малышам с повидлом. Не успеет оглянуться, уже пожаловали гости. И бегала, приносила, подавала, подкладывала, иногда пыталась уловить нить разговора, спрашивала о чем-то, но, не слушая ответа, снова уносилась на кухню, чтобы подрезать хлебушка, остудить холодец или нагреть чаек. Засиживались допоздна. Пашка с Машкиным мужем Сашкой жарко спорили с Митяем о политике, ругали (о, ужас!) партию и рассказывали жуткие анекдоты, за которые, честно говоря, могли бы и отправить куда подальше. Хозяин дома делал страшные глаза, посмеивался, а потом крякал и говорил серьезно, показывая на мечущуюся Велуню: – Если бы не она и, между прочим, не партия, что создала все условия, у вас бы и не было ничего, и самих вас тоже не было бы. – Это почему же? – лезла на рожон Машка. – Сдохли бы в Ленинграде. – Митяй не любил сантиментов. Та поджимала губы, говорила: – Поздно уже. Ехать надо. – Машуль, – Велуня ласково обнимала сестру за плечи, – споешь? И Машка сразу таяла, расплывалась в мечтательной улыбке и заводила: – «Я ехала домой…» – «…Двурогая луна», – вторила Полинка. И вот уже шесть женских душ проникновенным хором выводили мелодию старого романса. Потом, наконец, собирались. Летом выходили во двор, дружно и весело провожали москвичей до станции. Зимой долго прощались в прихожей с бесконечными: «А помнишь», «Кстати» или «Ой! Ой! Чуть не забыла». Уезжали нехотя, уже настраиваясь на новую встречу. Все наперебой лезли к Велуне целоваться и обнимали ее, и благодарили, и про «дом – полная чаша» не забывали. |