Онлайн книга «Детство Темы»
|
Таня бросилась к буфету. Тёма сделал слабое усилие и отрицательно качнул головой. – Пей, негодяй, или я расшибу твою мерзкую башку об стену! – закричал неистово отец, схватив сына за воротник мундира. Он так сильно сжимал, что Тёма, чтоб дышать, должен был наклониться, вытянуть шею и в таком положении, жалкий, растерянный, начал жадно пить молоко. – Что такое?! – вбежала мать. – Ничего, – ответил взбешенным, пренебрежительным голосом отец, – фокусами занимается. Узнав, в чем дело, мать без сил опустилась на стул. – Ты хотел отравиться?! В этом вопросе было столько отчаянной горечи, столько тоски, столько чего-то такого, что Тёма вдруг почувствовал себя как бы оторванным от прежнего Тёмы, любящего, нежного, и его охватило жгучее, непреодолимое желание во что бы то ни стало, сейчас же, сию секунду снова быть прежним мягким, любящим Тёмой. Он стремглав бросился к матери, схватил ее руки, крепко сжал своими и голосом, доходившим до рева, стал просить: – Мама, непременно прости меня! Я буду прежний, но забудь все! Ради Бога, забудь! – Все, все забыла, все простила, – проговорила испуганная мать. – Мама, голубка, не плачь, – ревел Тёма, дрожа как в лихорадке. – Пей молоко, пей молоко! – твердила растерянно, испуганно мать, не замечая, как слезы лились у нее по щекам. – Мама, не бойся ничего! Ничего не бойся! Я пью, я уже три стакана выпил. Мама, это пустяки, вот, смотри, все головки остались в стакане. Я знаю, сколько их было… Я знаю… Раз, два, три… Тёма судорожно считал головки, хотя перед ним была одна сплошная, сгустившаяся масса, тянувшаяся со дна стакана к его краям. – Четырнадцать! Все! Больше не было, – я ничего не выпил… Я еще один стакан выпью молока. – Боже мой, скорей за доктором! – Мама, не надо! – Надо, мой милый, надо! Отец, возмущенный всей этой сценой, не выдержал и, плюнув, ушел в кабинет. – Милая мама, пусть он идет, я не могу тебе сказать, что я пережил, но если б ты меня не простила, я не знаю… я еще бы раз… Ах, мама, мне так хорошо, как будто я снова родился. Я знаю, мама, что должен искупить перед тобою свою вину, и знаю, что искуплю, оттого мне так легко и весело. Милая, дорогая мама, поезжай к директору и попроси его, – я выдержу передержку, я знаю, что выдержу, потому что я знаю, что я способный и могу учиться. Тёма не переставая все говорил, говорил и все целовал руки матери. Мать молча, тихо плакала. Плакала и Таня, сидя тут же на стуле. – Не плачь, мама, не плачь, – повторял Тёма. – Таня, не надо плакать. Исключительные обстоятельства выбили всех из колеи. Тёма совершенно не испытывал той обычной, усвоенной манеры отношения сына к матери, младшего к старшему, которая существовала обыкновенно. Точно перед ним сидел его товарищ, и Таня была товарищ, и обе они и он попали неожиданно в какую-то беду, из которой он, Тёма, знает, что выведет их, но только надо торопиться. – Поедешь, мама, к директору? – нервно, судорожно спрашивал он. – Поеду, милый, поеду. – Непременно поезжай. Я еще стакан молока выпью. Пять стаканов, больше не надо, а то понос сделается. Понос очень нехорошо. Мысли Тёмы быстро перескакивали с одного предмета на другой, он говорил их вслух, и чем больше говорил, тем больше ему хотелось говорить и тем удовлетвореннее он себя чувствовал. Мать со страхом слушала его, боясь этой бесконечной потребности говорить, с тоской ожидая доктора. Все ее попытки остановить сына были бесполезны, он быстро перебивал ее: – Ничего, мама, ничего, пожалуйста, не беспокойся. И снова начинался бесконечный разговор. Вошли дети, гулявшие в саду. Тёма бросился к ним и, сказав: «Вам нельзя тут быть», – запер перед ними дверь. Наконец приехал доктор, осмотрел, выслушал Тёму, потребовал бумаги, перо, чернила, написал рецепт и, успокоив всех, остался ждать лекарства. У Тёмы начало жечь внутри. – Пустяки, – проговорил доктор, – сейчас пройдет. Когда принесли лекарство, доктор молча, тяжело сопя, приготовил в двух рюмках растворы и сказал, обращаясь к Тёме: – Ну, теперь закусите вот этим все ваши разговоры. Отлично! Теперь вот это! Ну, теперь можете продолжать. Тёма снова начал, но через несколько минут он как-то сразу раскис и вяло оборвал себя: – Мама, я спать хочу. Его сейчас же уложили, и, под влиянием порошков, он заснул крепким детским сном. На другой день Тёма был вне всякой опасности и хотя ощущал некоторую слабость и боль в животе, но чувствовал себя прекрасно, был весел и с нетерпением гнал мать к директору. Только при появлении отца он умолкал, и было что-то такое в глазах сына, отчего отец скорее уходил к себе в кабинет. Приехал доктор, и мать, оставив Тёму на его попечении, уехала к директору. – Я сяду заниматься, чтоб не терять времени, – заявил весело Тёма. – Вот и отлично, – ответил доктор. Тёма забрал книги и отправился в маленькую комнатку, а доктор ушел в кабинет к старику Карташёву. Когда разговор коснулся текущих событий, генерал не утерпел, чтобы не пожаловаться на жену за неправильное воспитание сына. – Да, нервно немножко… – проговорил доктор, как-то нехотя. – Век такой… Вы, однако, с сыном-то все-таки помягче, а то ведь можно и совсем свихнуть мальчугана… Нервы у него не вашего времени… – Пустяки, весь он в меня… – Может, в вас он… да уж… одним словом, надо сдерживать себя. – Пропал мальчик, – с отчаянием в голосе произнес отец. Доктор добродушно усмехнулся. – Славный мальчик, – заметил он и забарабанил пальцами по столу. – Эх! – махнул огорченно отец и зашагал угрюмо по комнате. Приехала мать с радостным лицом. – Разрешил?! – спросил Тёма, выскакивая с латинской грамматикой. – Мама, я вот уже сколько прошел! Неделя промелькнула для Тёмы незаметно. Он не мог оторваться от книг. В голову, строчка за строчкой, вкладывались страницы книги, как в какой-то мешок. Иногда он закрывал глаза и мысленно пробегал пройденное, и все в систематическом порядке рельефно и выпукло проносилось перед ним. Довольный опытом, Тёма с новым жаром продолжал занятия. Передержка была по русскому, латинскому и географии, но уже она сидела вся в голове. Иногда он звал сестру и говорил ей: – Экзаменуй меня. Зина добросовестно принималась спрашивать, и Тёма без запинки отвечал с малейшими деталями. В награду Зина говорила огорченно: – Стыдно с такими способностями так лениться. |