Книга Я сделаю с тобой все, что захочу, страница 20 – Сара Раттаро

Передо мной стояла девушка с собранными в хвост волосами, в красном тренировочном костюме и кедах.

– Вам кого?

– Мне?.. – Я смотрела на нее в растерянности, как в театре, когда кто-то настаивал на том, что я заняла его место. – Простите, наверное, я ошиблась адресом. Я искала Массимо.

– Вы не ошиблись. Он живет здесь, но сейчас его нет дома. Ему что-нибудь передать? Как вас зовут?

– Виола. – Я продолжала говорить из страха, что она услышит, как колотится мое сердце. Загодя придумать достойную отговорку мне в голову не приходило, и я чувствовала, как мои щеки заливает краской. – Мы договаривались, что он будет фотографировать у меня на свадьбе, но он так и не перезвонил. Поэтому я решила зайти. Вы простите, я не думала, что…

– Что у него есть жена? Никто так не думает, – ответила она таким тоном, как будто уже давно с этим смирилась. – Я передам ему, что вы заходили. А сейчас извините, у меня много дел.

Она уже было закрыла дверь, но вдруг, помедлив, распахнула ее вновь, уверенная, что я так и не тронулась с места, и грустно проговорила:

– Кстати, мой муж никакой не фотограф. Мне жаль, что он заставил вас в это поверить. Всего доброго.

Звук хлопнувшей двери отозвался у меня в голове грохотом землетрясения.

Я попятилась, ощущая одновременно смущение, огорчение, неуверенность, стыд, неловкость, растерянность, подавленность, тревогу и опустошенность.

Мне хотелось исчезнуть, но мои ноги словно увязли в цементе. Я медленно спустилась вниз по лестнице, ни разу не обернувшись. Пересекая холл, я внезапно подумала: что будет, если он сейчас войдет? Дверь подъезда распахнулась, и я едва не отпрянула, но передо мной появилась уже знакомая женщина с девочкой, которая тащила по полу тряпичную куклу.

Они прошли рядом со мной, а я потрогала свой живот. За все время, что я провела в этом доме, я так о нем и не вспомнила и призналась себе, что он не был единственной причиной моего появления здесь.

На улице стемнело, и я была этому рада: яркого света мне сейчас совсем не хотелось.

Я дотащилась до остановки автобуса и стала ждать. Старалась не глазеть по сторонам, потому что отлично понимала: любая ерунда сейчас может довести меня до опасной, жалкой и никчемной истерики.

Впрочем, когда кажется, что тебя режут на мелкие кусочки, ничем себе уже не поможешь.

Билета у меня не было, но этот пустяк не занимал меня так, как раньше. Прежде я бы и не поехала зайцем на общественном транспорте, а сейчас на долг перед муниципальными властями мне было чихать.

Вскоре я снова оказалась в галерее. Анджела подбежала и нежно обняла меня.

Я наконец почувствовала себя самой собой и дала волю эмоциям.

Рыдая, я опустилась на стул, потому что ноги меня уже не держали. Даже они меня подвели.

Анджела поспешно закрыла галерею.

Замуровавшись в своем убежище, мы просидели до глубокой ночи, пока я не справилась с истерикой и не рассказала ей, что произошло.

Анджела в ужасе щурила глаза, ахала, гладила мои руки, кипятила воду, заваривала чай, молча обнимала меня.

Потом она приложила мне к уху телефонную трубку, и я набрала номер Карло. Пока меня не было, он звонил несколько раз и за весь день так и не выяснил, что стряслось. Он казался страшно взволнованным: я отчетливо слышала, как дрожит его голос.

Анджела очень осторожно сообщила ему о моем недомогании, опустив известие о моей беременности, и он ужасно на нее рассердился за то, что она не позвонила ему сразу.

Услышав мой голос, он накричал и на меня, а я тем временем думала, сколько еще времени смогу его обманывать.

Я, как могла, пыталась скрыть свое волнение, и Карло постепенно успокоился. Он даже рассказал мне о том, что у него экзамены на носу, а материалов для доклада нигде не найти. Потом, прервавшись, он вдруг сказал:

– Я скучаю, Виола.

– Я тоже, – ответила я, и в тот момент это было правдой.

Он успокоил меня, утешил, как умел утешать только он, и я перестала особенно печалиться из-за своего поражения. В очередной раз, даже в тот злополучный вечер, Карло все уладил.

Он ни о чем не догадывался, и я, задумчиво поглаживая кнопки на телефоне, решила, что так тому и быть.

Ради меня, ради него и прежде всего ради тебя, Луче.

Доктор Элизабет Кюблер-Росс объясняла, что человек, переживающий горе или душевную боль, проходит пять стадий: отрицание, гнев, торг, депрессию и принятие.

Мы отрицаем, потому что сразу согласиться с тем, что произошло, невозможно – нужно время, чтобы свыкнуться.

Потом приходит гнев и дает нам силы реагировать. Мы делаем все возможное, чтобы вернуться назад, чтобы добиться справедливости, чтобы обрести надежду, хотя бы еще на один день. Мы молимся, мы терзаемся в поисках решения, которое помогло бы утолить наше горе. Но когда мы замечаем, что ничего не изменить, мы ощущаем опустошение, отчаяние и желание пустить все на самотек. Только так мы соглашаемся принять горе и сделать его частью нашей жизни.

Я точно знала, на каком этапе нахожусь, но не знала, где остался Карло.

Тем вечером меня так и не вырвало, хотя это было единственное, чего я хотела. С мерзким ощущением тошноты я провела всю ночь.

Любая зависимость меняет поведение человека.

Привычка превращается в отчаянные поиски того, что приносит удовольствие. Но в определенный момент что-то вдруг меняется, и дорога делает резкий поворот. То, что приносило удовлетворение, начинает причинять боль – с каждым днем все сильнее, ведь отказаться от того, что нас медленно убивает, практически невозможно.

Любовь – это зависимость.

Сладкозвучие ваших мелодий […] заставляло женские сердца томиться и вздыхать по вам, и эти стихи, воспевая нашу любовь, не замедлили прославить мое имя во многих странах и возбудить ко мне зависть многих женщин […] Какая королева, какая принцесса не позавидовала бы моим радостям и моему ложу? Вы обладали двумя дарованиями, созданными для того, чтобы с первой же минуты встречи покорить сердце любой женщины: талантом поэта и талантом певца. […] Вы были молоды, красивы, умны [4] .

Прошло больше двух часов, уже совсем рассвело, но твой отец не звонил: в твоей больничной палате ничего не происходило. Как бы он ни был на меня зол, как бы далеко друг от друга ни разлетелись обломки нашей с ним расколотой пополам жизни, но из твоей он никогда бы меня не вычеркнул. Он не стал бы меня спрашивать, куда и зачем я пошла, но о любых изменениях в твоем состоянии оповестил бы меня первую.

Я была твоей матерью, и он относился к этому с уважением.