Онлайн книга «Тайная сила»
|
– И я тебе тоже наскучил? – Ты? Она погладила его по лицу, по груди, до самых ног. – Знаешь, что я тебе скажу? Ты красивый мальчик, но очень уж добренький. И это меня тоже раздражает. Ты целуешься со всеми, кто хочет с тобой поцеловаться. В Патьяраме – со своей старушкой-мамой, с сестрами, ты лижешься со всеми. Это ужасно! Он рассмеялся. – Ты ревнуешь! – воскликнул он. – Ревную? Я правда становлюсь ревнивой? Это ужасно. Не знаю, думаю, это все-таки не так… я не хочу быть ревнивой. Думаю, на свете есть сила, которая меня защитит в любой ситуации. – И это дьявол… – Возможно. Un bon diable [77] . – Ты уже заговорила по-французски? – Да. Готовлюсь к поездке в Париж… Сила, которая меня защищает в любой ситуации. Я убеждена, что жизнь меня не подловит. Я неуязвима. – Ты становишься суеверной. – Я всю жизнь была суеверной. Может быть, теперь стала чуть сильнее. Скажи, пожалуйста, я изменилась в последнее время? – Ты теперь более раздражительная… – Уже не такая безразличная? – Ты теперь веселее, занятнее. – А раньше была скучная? – Ты была безжизненная. Неизменно красивая, дивная, божественная… но слишком безжизненная. – Раньше мне было больше дела до людей. – А теперь? – Теперь все равно. Они столько сплетничают… Но скажи, в чем-нибудь еще я изменилась? – Конечно: стала ревнивее, суевернее, язвительнее… Что ты еще хочешь услышать? – Физически… я не изменилась физически? – Нет. – Я не постарела? У меня не появились морщины? – Нет, совершенно нет. – Знаешь… мне кажется, у меня еще многое впереди… какая-то совсем другая жизнь… – В Париже? – Возможно… Скажи, пожалуйста, я не стишком старая? – В каком смысле? – Для Парижа… Как ты думаешь, сколько мне лет? – Двадцать пять. – Шутишь! Ты прекрасно знаешь, что мне тридцать два. Я выгляжу на тридцать два года? – Нет, нет… – Слушай, тебе не кажется, что здесь, в Нидерландской Индии, все прогнило? Ты никогда не бывал в Европе? – Нет… – Я жила там только от десяти до пятнадцати лет… На самом деле ты – коричневый яванец, а я – белая яванка… – Я люблю свою страну. – Да, потому что ты чувствуешь себя немножко принцем Соло… Это так смешно у вас в Патьяраме… А я, я ненавижу вашу Индию… Мне хочется плюнуть на Лабуванги. Хочется вырваться отсюда. В Париж. Поедешь со мной? – Нет. Нет ни малейшего желания. – Даже при мысли о сотнях женщин в Европе, которыми еще не овладел? Он взглянул на нее: что-то в ее словах, ее голосе удивило его, какие-то истерические нотки, которых он не замечал раньше, когда она была лишь молчаливой страстной любовницей с полуприкрытыми глазами, а потом немедленно хотела все забыть и снова становилась благопристойной дамой. Сейчас что-то в ней отталкивало его: он любил в ней гибкость и податливость, с которой она с неизменной улыбкой отвечала на его ласки – такой она бывала раньше, – а не этот полубезумный взгляд и пурпурный рот, готовый вот-вот укусить. Казалось, она почувствовала это, потому что тотчас оттолкнула его и быстро сказала: – Ты мне наскучил… Я тебя уже изучила, уходи… Но он не хотел уходить, он не любил, когда свидание ни к чему не приводило, он обнял ее и стал просить… – Нет, – коротко ответила она. – Ты мне наскучил. Мне тут все наскучили. Все и всё… Он обнял ее за талию, стоя перед ней на коленях, и привлек к себе. Она, с легкой улыбкой, немного подалась, нервно ероша ему волосы. К дому подъехал экипаж. – Слышишь? – спросила она. – Это мефрау ван Дус… – Как рано она вернулась… – Наверное, ничего не удалось продать. – Значит, тебе придется заплатить десять гульденов. – Наверное… – Ты много ей платишь за наши свидания? – Да ну, какая разница… – Прислушайся, – повторила она, напрягая слух. – Это не мефрау ван Дус… – Да… – Это мужские шаги… – Да и экипаж – не таратайка, стук колес был намного громче. – Ладно, ничего особенного, – сказала она. – Кто-то ошибся адресом. Сюда никто не войдет. – Мужчина обходит вокруг дома, – сказал он, прислушиваясь. Они вслушивались вместе. Затем, после еще двух-трех шагов по маленькому садику, со стороны задней галереи, за стеклянной дверью, сквозь просвечивающую занавеску вырисовалась его фигура: его, ван Аудейка. Он распахнул дверь прежде, чем Леони и Адди успели изменить позы, так что ван Аудейк увидел их обоих: ее, сидящую на диване, его, стоящего перед ней на коленях, ее рука, забытая, так и лежала на его волосах. – Леони! – раздался громовой голос ее мужа. Кровь всколыхнулась в ней от неожиданности и помчалась по венам, в долю секунды она увидела, что ее ждет: его ярость, развод, суд, деньги, которые муж должен будет ей выплатить, все это разом пронеслось в голове… Но словно подчиняясь ее нервозной воле, волна крови тотчас улеглась, и она снова полностью успокоилась: испуг лишь мелькнул у нее в глазах, и через долю секунды она уже могла посмотреть со стальной уверенностью в глаза мужа. Легким нажимом пальцев на голову Адди она подала знак и ему оставаться в той же позе, не подниматься с колен, и произнесла, словно в самогипнозе, с удивлением слушая звук собственного спокойного, чуть хриплого голоса: – Отто, Адриен де Люс просит меня замолвить перед тобой словечко… чтобы ты не отказал в его просьбе… Он просит… руки Додди… Все трое замерли в неподвижности: все трое под воздействием этих слов, этой мысли, возникшей в голове у Леони – она сама не могла бы сказать, каким образом… Потому что, строгая, как сивилла, она повторила, сидя все так же ровно, с прямой спиной, все так же слегка нажимая на темя Адди: – Он просит… руку Додди… Мужчины молчали. И она продолжала: – Он знает, что у тебя есть возражения. Он знает, что ты не слишком хорошо относишься к их семье, потому что в их жилах течет… яванская кровь. Она говорила словно бы не сама и про себя улыбнулась этому выражению: «в их жилах» – почему? Наверное, потому что она первый раз в жизни использовала этот высокопарный оборот. |