Онлайн книга «Россия, кровью умытая»
|
– Живо. Артюшка убежал и скоро вернулся с добычей. В оттопыренной руке, чтобы всем видно было, он держал наган и, строго хмурясь, кричал набившимся в коридор мужикам: – Дай дорогу… Графиню словил. Маленькая сухонькая старушонка была подведена к председательскому столу. Точеное, без морщин лицо ее было спокойно, тонкие бескровные губы сжаты, из-под криво надетого кружевного чепца выбивались седые волосы, и в желтых, точно восковых, руках она цепко держала, прижимая к груди, старомодный плюшевый ридикюль. Ковалев некоторое время молча разглядывал ее, потом спросил: – Как будет ваше, гражданка, имя, фамилье? Арестованная промолчала, глядя через голову председателя на стену, по которой были развешаны жирно намалеванные плакаты: «Распутин в аду», «Водка – злейший враг человечества» и воззвание «К трудящимся народам всего мира». Егор Ковалев был малограмотен. Грамотных он не любил и в каждом из них подозревал предателя. Правда, в затруднительных случаях Егор советовался со старым хуторским писарем Исайкой, но ни разу еще не доверил Исайке написать и двух слов. Выждав, он повторил свой вопрос. Старуха опять промолчала. Хуторяне засмеялись. – Что же, ты и говорить с нами не хочешь? – сердясь, спросил председатель. – Али мы дешевле тебя? – Вам незачем знать мое имя. Что вам от меня нужно?.. Денег?.. Вот все, что я имею. – Она выхватила из ридикюля пачку перевязанных ленточкой кредиток и швырнула на стол, потом из маленького портмоне вытряхнула на стол несколько золотых монет. В помещение, поснимав шапки, налезли хуторяне. Не дыша, они слушали допрос и, вытягивая шеи, приподнимаясь на носки, старались получше разглядеть графиню. Егор Ковалев два раза пересчитал деньги и придвинул пузырек с чернилами. В комнате была такая тишина, что скрип пера был слышен в углах. «Лист допроса. 7 апреля 1918 года арестована по законному распоряжению ревкома неизвестной фамилии графиня в доме нашего хуторского казака. Отобрано керенками 32 тыщи, николаевскими 800 р., золотом 6 пятирублевок, 2 десятирублевика и серебряный пятачок с дырой». Председатель снова спросил: – Откуда вы, позвольте узнать, приехали к нам и зачем? – Мало? – еле слышно прошептала старуха. – Мало?.. Ну, вот, вот, – распахнув накидку, она отстегнула брошку и бросила ее на стол; ее обручальное кольцо покатилось мужикам под ноги. В допросный лист было дописано: «и кольцо литого золота, брошка с зеленым камешком». Тогда вопросы принялись задавать несколько человек и со всех сторон. Старуху прорвало, ее серые глаза сверкнули решимостью. – Да, – задыхаясь и пытаясь хладнокровничать, заговорила она, – я графиня!.. Муж мой служит в Санкт-Петербурге в святейшем синоде, два мои сына, дай бог им счастья, – она перекрестилась, – сражаются против вас, грабителей и насильников… Кругом молчали, вытаращив глаза и разиня рты, а она, уже не в силах остановиться, продолжала: – В Ставропольской губернии у меня было имение и земля, имение мужики разграбили и сожгли, а землю запахали… Я остановилась в вашем хуторе отдохнуть от всех пережитых ужасов и переждать, пока кончится революция… – Не дождешься! – закричал Егор Ковалев. – Не кончится революция!.. – Кого же вы будете грабить, когда разорите всех нас?.. Да вы, батенька мой, броситесь друг другу глотку грызть, и вашей звериной кровью захлебнется несчастная Россия. Общее движение, загалдели, заурчали: – Эка сорока-белобока… – Башка! – У ней, поди-ка, царь с ума не идет… Старуха выкрикивала: – Черна ваша совесть, черна… Бога забыли… Муки ада приуготованы вам на том свете. – А-а, не терпишь! – вскочил, скаля зубы, Егор. – Вы нам сулите там, а мы вам тут, на земле, ад устроили… Товарищи, – обвел он всех угрюмыми глазами, – я так думаю, должны мы эту седую контрреволюцию засудить в могилу. Голоса загудели сочувственно, кто-то крепко, по-солдатски выругался. Арестованная была отжата в угол и поставлена лицом к собранию. После немногословной речи председатель поставил вопрос на голосование. В ревкоме было много народу, и все до одного подняли негнущиеся, сведенные тяжелой работой руки. Председатель поставил на допросном листе жирный крест и сказал: – Выводи. Весть о приговоре быстро облетела хутор. Приговоренную на место казни сопровождала большая толпа. Мужики шагали широко и с занятым видом. Боясь опоздать, бежали бабы и унимали плачущих детей, затыкая их орущие рты жеваным хлебом или грудями: выкатившиеся из ситцевых кофт груди молодушек были белы и туги, как вилки капусты. Вприпрыжку скакали ребятишки, и впереди всех шли два мужика с лопатами на плечах. Притихнув и не толкаясь, прошли через узенькую кладбищенскую калитку, потом старуха была отведена в дальний угол, где хоронились нищие и бездомники. Яму копали споро, на переменку. Взлетали высветленные лопаты, к ногам людей с глухим стуком падали комья рассыпчатой земли. – Завязать ей глаза, – приказал Егор Ковалев. Толпа, ахнув, отступила. Помощник председателя, Артюшка, вынув грязный носовой платок, вытряс из него махорочные крошки и подошел к старухе. – Не смей! – твердо сказала она, и сконфуженный Артюшка, покраснев, отступил. Добровольные конвоиры от нетерпенья щелкали затворами новеньких, еще не испробованных в деле берданок. Приговоренная стояла, прижимая к груди ридикюль и глядя прямо перед собой. – Чего не видали, разойдись! – строго крикнул Егор, и толпа, присмирев и зашептавшись, отхлынула еще дальше, образовав полукруг. – Заложи патроны, приготовься. Щелкнув затворами, парни отступили шагов на десять и, вскинув ружья, стали целиться. – Пли. Залп… С берез с шумом взлетели и закаркали вороны. Эхо выстрелов, перекатываясь, умерло где-то далеко в Кавказских горах. Толпа качнулась вперед, завизжала чья-то девочка. Старуха стояла, схватившись рукой за грудь и выронив ридикюль. Егор, заматерившись, подбежал к ней вплотную, и, пока толстыми трясущимися пальцами расстегивал кобуру, у нее изо рта, как из рукава, хлынула ярчайшая кровь. Упала вперед, ему под ноги, точно мужество ее было сломлено и она упала в поклоне. Егор всадил в ее седую голову все пули из своего нагана и, вытерев рукавом бороду, сказал: – Храбрая, стерва. Артюшка поднял затоптанный в грязь ридикюль и, выворотив его наизнанку, нашел в одном из кармашков орех-тройчатку – старики хранят такие орехи, чтоб деньги водились, – и выцветшую, пожелтевшую фотографию, на которой были изображены два офицера. |