Онлайн книга «Россия, кровью умытая»
|
Начали расспрашивать ее про дорогу. Она, заплетаясь с перепугу, принялась растолковывать: – Дорожка ваша, родимые, прямым-прямешенька. Будет вам мост, а за мостом Левченков юрт, то бишь не юрт, а греческа плантация… Мост, сыночки, в позапрошлом году от грозы сгорел, нету там никакого моста… Стоит при дороге хата казака нашего Петра Кошкина, сам он еще в холерный год помер, а сыны, толсты лбы, казакуют… Будет вам колодец при дороге… – Вижу, бабуха, ты врать здорова, – перебил Галаган. – Садись с нами, будешь дорогу показывать. – Помилосердствуй, касатик. Мати пречистая, зять на пашне дожидается. – Брось сопеть. – Он сгреб старуху в охапку и подал ее Максиму: – Держи! Машина, прыгая по ухабам, помчалась. Моряк подкачивал, развивая скорость. Ветер плющил ноздрю, шумел в ушах. По сторонам, подобна играющей реке, стлалась степь. Пыль буйствовала за ними, как дым пожара. Далеко впереди оба увидали чумацкий обоз и не успели еще ничего сообразить, как испуганные, взвившиеся на дыбы лошади промелькнули рядом и скрылись в крутящейся пыли. За бугром блеснул церковный крест. – Станица… Хаты улица куры и утки – в стороны. Максим крепко держался за борта. Старуха сползла с сиденья на дно кузова и беспрестанно крестилась. Так, на удивленье жителям, прокатили они через станицу. Машина стлалась, как птица в стремительном лете. – Стой, дура-голова, – взмолился сомлевший от страха Максим. – Лучше пешком пойдем! – Ты не беспокойся. Дорога вильнула… Машина, мотнувшись, чиркнула лакированным крылом о столб и покатилась мимо дороги прямо по степи. Моряк к рулю – руль отказал. – Останови, пожалуйста. – Черт ее остановит, не кобыла! – Выказывая полную невозмутимость духа, Галаган выпустил руль, закурил и повернулся лицом к Максиму: – Горючее выкачается, сама встанет. Машину валяло с боку на бок, из-под колес выметывались комья черствой земли. Пересекли распаханное поле. На меже, упустив лошадей, стоял босой старик. От удивления он не в силах был поднять руки, чтоб перекреститься. С большого разгона, ухнув, в широком веере брызг перелетели мелкую речушку. Донесся разорванный собачий лай. Впереди качнулся курган, за курганом шарахнулась потревоженная отара, и навстречу, вырастая в угрозу, начала быстро надвигаться новая станица. Машина, сбочившись, промызнула по косогору. Невдалеке, раскинув сухие руки, проплыли кладбищенские кресты. Под напором силы прущей рушились жердяные изгороди. Плетень был повален с сухим треском. В передних шинах спустили камеры. Автомобиль, оставляя рубчатый след на глубоких грядах огорода, замедлил ход и уткнулся мордой в глиняную стену хаты. От резкого толчка из навесной рамы вылетело зеркальное стекло, с Васьки слетела фуражка. Выпрыгнули оба враз. Нахлыстанные ветром лица их были черны, а глаза полны дикого блеска. – Номер! – скрипуче засмеялся матрос. Из двора в огород заглянула девчонка и, взвизгнув, пропала. Потом появился нечесаный мужик с винтовкой в руках. Увидав автомобиль, он стал в оцепенении. – Здравствуй, дядя, – миролюбиво сказал Васька. – Вы, товарищи, или как вас… чего тута? – Извиняюсь, – сказал Васька и пошел было к хозяину. – Я тебе, туды-т твою, пальну вот в бритый лоб, сразу всю дурь выбью. – Он принял на изготовку и передернул затвор. – Не смей! – крикнул Максим и вытянул перед собой руки, точно защищаясь. – Мы не с худом… – Пошто хату тревожите? – Извиняюсь, – повторил матрос тоном, полным сожаления. – Я сам своей голове не рад. Приключился с нами полный оборот хаоса. Ты и сам виноват: зачем хату близко к дороге поставил? За нас, между прочим, ты можешь жестоко ответить. Завтра придут полчане и поставят тебя к стенке, а шкурой твоей, ежели догадаются, обтянут барабан. Максим, видя, что перебранка грозит им бедою, отодвинул речистого друга и, стараясь придать словам мягкость, обратился к хозяину: – Почтенный, какое вашей станице название будет? – А вы сами откуда? – попятился тот. – Мы из города Кокуя, – сказал матрос и разразился похабной приговоркой, такой кудреватой да складной, что по угрюмой роже мужика скользнуло подобие усмешки. Только сейчас он заметил, что гости безоружны, и опустил винтовку. – Какая у вас, позвольте, в станице власть будет, кадетская или большевицкая? – Мы сами по себе. – А все-таки? – Я из-под Эрзерума недавно вернулся и порядков здешних знать не знаю. – Какой части? Фронтовик затверженно назвал номер корпуса, дивизии и своего полка. – Сто тридцать второго стрелкового? – обрадовался Максим. – Дак, боже ж ты мой, я сам солдат турецких фронтов… Под Мамахутуном полк ваш, ежели помните, резервом к нашему стоял, потом к левому флангу примкнул… Да я ж и комитетского председателя вашего, ну его к черту, давай бог памяти… Серомаха знавал. Мужик перехватил винтовку в левую руку, а правую – жесткую и корявую, как скребница, – протянул сперва Максиму, потом Ваське: – Честь имею… Лука Варенюк. Тем временем на огород со всего курмыша набежали люди. Первыми прискакали востроглазые мальчишки, за ними – лускающие подсолнушки бабы, приплелся поглазеть на диво и старый казак Дыркач. Прибежали и бесштанные казаки в рубашонках с замаранными подолами. Васька отжал хозяина в сторону и, играя карим с веселой искрой глазом, сказал: – Купи. – Кого? – Автомобиль. – Шутишь? – Никак нет. – На што он мне? – На базар ездить будешь, в гости к своякам, а когда вздумаешь, и бабу покатаешь. – Ей, эдакой чертовиной править надо уметь! – усмехнулся Варенюк и почесал поясницу. – А мы, ты думаешь, умеем? Да ведь доехали! Плохо ли, хорошо ли, а доехали!.. – Увлекшись своей мимолетной выдумкой, матрос подвел его к машине. – Хитрости тут мало. Гляди, вот эту штуковину подвернуть, этот рычажок поддернуть – и пошла-поехала. На моряка во все глаза, не мигая, смотрели бабы и понимающе качали головами. Дыркач подогом поколотил по шине и сказал: – Колеса одни чего стоят, чистая резина… Эдаки колеса да под бричку, картина… – Картина первый сорт, – подтвердил матрос. |