Онлайн книга «Мои мужчины»
|
Ушла эпоха, которая называлась Данелия. Я хотела покончить с собой, но не получилось. Дочка вошла в мою комнату и спросила: – Ты умеешь танцевать веревочкой? – Умею, – сказала я. – Покажи. Пришлось встать и показать. Я заскакала назад, ставя ноги поочередно, сначала правую, потом левую. Пока я скакала, желание умереть рассосалось. Время было упущено. Да и потом: какой ужас я внесу в жизнь моих близких, не говоря о себе. А Меричка скажет: «Так она сумасшедшая. Я всегда это знала». И все подумают: точно, сумасшедшая, только больные на голову могут добровольно уходить из жизни. «Бывает так: любишь, любишь человека, а потом – раз! И не любишь. И только жаль своих чувств, которые ты пустила погулять, а они вернулись к тебе с выбитыми зубами и кровоподтеками на лице». Это цитата из Татьяны Толстой. Лучше не скажешь. Моя любовь вылезла из-под обломков с выбитыми зубами и кровоподтеками на лице. И это после всего, что было между нами. Существует заповедь: «Не сотвори себе кумира, ни подобия его». Я никогда не понимала этой заповеди. «Не убий» – понятно. Убивать нехорошо. «Не укради» – тоже понятно. А чем плохо сотворить кумира? Оказывается, это грех, за который надо расплачиваться. Я сотворила кумира из грешного человека. Вот я и расплачиваюсь. Зачем я все это пишу? Мало ли у кого что бывает в жизни? Я перечисляю людей, которые участвовали в моем становлении. Роль Данелии – основополагающая. Мы написали несколько хороших фильмов. Но это для меня не важно. Могло быть, могло не быть. Важно другое: ОН ДАЛ МНЕ ТЕМУ. Критики обозначили эту тему: ТОСКА ПО ИДЕАЛУ. Данелия наполнил мою жизнь любовью и страданием, в равных пропорциях. Я испила эту чашу до дна. И потом написала двадцать томов (больше, чем Чехов). Все книги об одном и том же в разных вариациях: про любовь и страдания, про рай и ад. Хорошо можно написать только то, что прочувствовал на своей шкуре. Пропустил через сердце. Мои книги хотят читать потому, что каждая женщина за редким исключением переживает подобное. Недавно я спросила у Данелии: – Если бы не ты, о чем бы я писала? На что бы жила? Он ответил: – Я в доле. Шутка, но это так. Он – в доле моего успеха и моего благополучия. А кровоподтеки на душе – они проходят. Или не проходят. Недавно я читала переписку Сергея Довлатова с его другом, писателем Е. Друг упрекал Довлатова в одном и другом, и наверняка был прав. Е. – человек глубоко нравственный, а у алкоголика Довлатова – плавающая нравственность. Но… После Довлатова остались его книги, которые перевернули души. А что осталось после Е.? Только то, что он знал Довлатова. Вершины Данелии: «Не горюй» и «Осенний марафон». Они тоже перевернули душу и остались, остались, не старея и сияя. Сейчас ему восемьдесят четыре года. Так что напрасно Меричка плакала басом. Он живет, не пьет (завязал) и работает. Снял анимационный фильм, за который получил азиатского «Оскара». Я про такой даже не слышала. Написал книгу, которая стала бестселлером. Недавно он позвонил мне и спросил: – У тебя не осталось копии письма? Имелось в виду то письмо, которое я написала ему на вершине любви. – А зачем тебе? – удивилась я. – Оно лежало у меня в выходном костюме, во внутреннем кармане. Я хотел, чтобы меня похоронили вместе с письмом. – И чего? – не поняла я. – Письмо пропало. Не понимаю, куда делось? – Жена нашла и порвала, – догадалась я. – Что, она по карманам шарит? – Значит, у письма выросли крылья и оно улетело. – У тебя не осталось копии? Данелия меня хорошо знал. Удачные письма я рассматривала как подлинник. – Я поищу, – пообещала я. – Только не тяни, – попросил он. Эту историю я уже написала в отдельном рассказе. Приходится повторяться, но что же делать? Как было, так было… Письмо может лежать в архиве. Мой архив на втором этаже. Лестница крутая. Еще грохнусь… Я постояла возле лестницы и отошла. Что было, то прошло. Или не прошло… В девятнадцатом веке существовала буква, которая называлась «хер». Она писалась как большой икс. Похерить – значит перечеркнуть крест-накрест. Перестройка похерила нашу привычную жизнь. Перестройка разрушила кинопрокат. Перестройка испортила нацию. Русские стали практичными, как американцы. А где же широкая бескорыстная русская душа? Сплошные развалины. Но… всплыл следующий мужчина, который протянул мне руку помощи. Это Михаил Сергеевич Горбачев. Горбачев пришел к власти и привел с собой перестройку. Вся страна уселась перед телевизором. Было интереснее смотреть телевизор, чем жить. Но и жить тоже очень интересно. Толпа превратилась в народ. Запад вздохнул с облегчением. Они боялись русских. Было непонятно, что ждать от Брежнева и его окружения, глубоких мрачных стариков. Они вполне могли выжить из ума и шибануть атомной бомбой. А Михаил Сергеевич с женой Раисой Максимовной производили благоприятное впечатление: в расцвете лет, улыбающиеся, адекватные. Возник интерес к нашей культуре, литературе. Меня пригласили во Франкфурт на книжную ярмарку. Пригласили также писателей Чингиза Айтматова и Фазиля Искандера. Я была польщена. Один и другой – классики. А я… как говорится: куда конь с копытом, туда рак с клешней. Тем не менее я приехала на ярмарку и увидела на стенде три свои книги, толщиной в кирпич, в немецком переводе. Книги были в суперобложках: розовой, желтой и красной. Обложки яркие, блестящие, как леденцы. Их хотелось лизнуть. Эти книги выпустило издательство ГДР (название забыла). Я полюбовалась обложками, а потом спросила у немца, который распоряжался на стенде: – У ме д'аржан? Я спросила по-французски, потому что не знала никакого другого языка. – Не понял, – ответил немец по-русски. (Это был немец из ГДР, русский им преподавали в школе.) – Где мои деньги? – перевела я. Он помолчал, а потом сказал: – Вы, конечно, заслужили деньги, но мы полностью заплатили вашему агентству по авторским правам. У нас с ними договор. – А я? Это мимо меня? – Они должны были заплатить вам процент. Вернее, себе взять процент. – А какой процент? – уточнила я. |