Книга Мои мужчины, страница 23 – Виктория Токарева

– А убивать зачем?

– Чтобы не возникала.

Регина насмотрелась кино, но все равно неприятно.

– Гони ты эту Татьяну, – советует Регина.

– А Татьяна при чем?

– Он ей сын. Она его всегда покроет.

Я ушла в сомнениях. Сделала свой привычный круг и вернулась домой. В окнах горел свет. Откуда?

Я вошла в дом и увидела Татьяну. Странно. У нее выходной, она должна явиться завтра.

– Почему ты здесь? – удивилась я.

Татьяна грохнулась передо мной на колени одновременно с рыданием. Рыдала она с перерывами, как будто ставила точку: «А. А. А.».

Лица она не закрывала. Нижняя губа, растянувшись, делала петлю. Это было так неожиданно и театрально, что я рассмеялась.

– Простите меня, это мой сын взял деньги… – прорыдала Татьяна.

А то я не знала.

– Я могу сейчас объехать всех знакомых и собрать вам все до копейки… А. А. А.

– Да ладно, – сказала я. – Не надо объезжать. Отработаешь.

Татьяна продолжала рыдать, не могла остановиться.

– А Вова где? – спросила я.

– Уехал. Он уже дома.

– А как ты узнала, что он украл?

– Он сразу пошел в пивную и стал швырять доллары. Многие видели. Я позвонила родственникам, они пришли к нему и отобрали деньги. Тысячу он потратил, но остальные отдал добровольно.

– Как можно тысячу пропить за один вечер в твоей деревне? – удивилась я.

– А он всех поил. Он же добрый, Вова. Он очень хороший.

– Просто замечательный, – согласилась я.

Деньги привезли в Москву какие-то родственники Татьяны. Они рассказали, что пришли к Вове рано утром и прочитали ему нотацию. При этом пару раз дали в морду.

Они сказали: «Как ты мог так подставить свою мать?»

Вова был с похмелья, чувствовал свою вину и произнес фразу: «Я совершил необдуманный поступок». Надо полагать, что Вова покаялся таким образом.

Итак, деньги вернулись, Татьяна покорно отрабатывала долг. Мы обе делали вид, что все забыто, но осадок остался. Я не понимала, как может быть у такой верующей, чистоплотной, положительной Татьяны – такой сын. Он буквально тянул ее на дно. Татьяна только заработает, – он вытягивает деньги. С ним она никогда не всплывет. Вова – гиря на ее ногах. Бывает, судьба планомерно испытывает человека: муж умер, с тридцати лет живет без ласки, сын – алкаш, никакой любви, – один сумрак и долгая дорога в никуда.

Однажды я спросила:

– За что это тебе? Не знаешь?

– Знаю. За соучастие в убийстве.

Мои глаза стали круглыми, как колеса.

– Аборт – это что, по-вашему? Убийство, самое настоящее. А я – соучастник.

Значит, она считает свою судьбу наказанием за грехи.

– Ты в это веришь? – спросила я.

– Бог все видит. Бог шельму метит.

Татьяна меньше всего походила на шельму: красивая, умеющая любить. Могла бы получить совсем другую участь. Но как знать…

Татьяне раз в году полагался отпуск, и она уезжала домой. Так было всегда. Я ждала ее через месяц, но явилась она через неделю. Стояла в прихожей с красным носом.

Я выкатила удивленные глаза. Она включила актрису: всплеснула руками и фальшиво запричитала:

– А я сижу, думаю, как там моя дорогая Виктория, как она без меня…

Мне все стало примерно ясно. В течение недели Татьяна со всеми повидалась, удовлетворила ностальгию по родным местам, а дальше – какой смысл сидеть без денег? У меня она получает тысячу рублей в день плюс питание. А дома – та же самая колготня: сварить, убрать, – только бесплатно.

Второй вариант: Вова за неделю выкачал из нее все деньги, нужны новые. А где взять? Только здесь. Вот она и явилась. А Виктория – абсолютно ни при чем. Если бы можно было получать деньги и не видеть Викторию, – было бы много лучше.

Оба варианта можно объединить. Все упирается в деньги, вернее, в их отсутствие.

Татьяна здесь же в прихожей стала беспрерывно чихать и надрывно кашлять. Она чихнула раз сорок.

– Ты что, больная? – поняла я.

– От Вовы заразилась. У него этот страшный вирус. Я думала, пронесет, но он передается воздушно-капельным путем.

Можно было бы спросить: почему ты не переболела у себя, а привезла мне вирус с доставкой на дом? Но какой смысл спрашивать, если она уже стоит в прихожей. Татьяна просчитала: здесь она будет болеть за тысячу рублей в день, а дома – бесплатно. Значит, она бездыханно ляжет, а я ей за это плати и лечи. Но это не все. И я тоже заболею, и заражу всю свою семью.

Так и случилось. Вирус оказался какой-то особо ядовитый. Температура стояла под сорок, давление под двести. Ночью прилетала ворона и стучала в стекло. У меня на подоконнике стоял разросшийся фикус, и ворона думала, что это дерево, и хотела на него присесть. Я слушала в горячечном бреду стук о стекло, и мне казалось: это стучит мое сердце.

Жрать было нечего. Татьяна валялась на первом этаже с воспалением легких, грипп дал осложнение. Я валялась на втором этаже и не могла помочь ни ей, ни себе.

Утром, обливаясь потом, я позвонила ее родственникам, чтобы приехали и забрали Татьяну. Ей нужна была Москва и медицина. Родственники хмуро сказали, что не поедут. Я попыталась настаивать, но они прервали меня в грубой форме, с вкраплением мата. Я поняла, что никто ее не заберет. Моя дочь в это время отдыхала за границей. Не дергать же ее из Франции. Всё. Надо помирать. Выжить – не получается.

В этот период я осознала, что дружба и близость с Татьяной – не что иное, как мой запоздалый романтизм. Я ей – никто. Она просто качает меня, как нефтяную скважину, и за деньги, при этом небольшие, готова меня уморить в буквальном смысле.

Хорошо, что она привезла грипп, а не чуму. Но и чума ее бы не остановила.

Отношения треснули. Но устояли.

Осенью умер сын Вова. Остановилось сердце.

Я воздержусь от комментариев. Но какое сердце выдержит такую алкогольную нагрузку, перекачивать литр спирта каждый день?

Татьяна уехала на похороны и вернулась в глубочайшей депрессии. Она потеряла сына, которого обожала несмотря ни на что. Она не видела его пороков, вернее, они ей не мешали. Вова казался ей идеалом человека: добрый, умный, красивый. А то, что он воровал, – так этого не было. Ничего он не воровал. Это все другие вокруг ему завидовали и на него наговаривали.

Татьяна сидела на диване неподвижно, устремив глаза в стену, а точнее – внутрь себя.

Мой ребенок бегал голодный, ел хлеб и воду. Как в тюрьме.

Я в это время жила в Москве, на дачу заезжала время от времени, завозила продукты.