Онлайн книга «Большая книга ужасов. 61»
|
– Археологи? – удивился я. – Из них археологи, как из меня балерина, – сравнил Петя. Покосившись на его внушительные плечи, я мысленно согласился, что балерина из него не получится. А две – запросто. – Что я, археологов не знаю? – продолжал Петя. – Они второй год у нас копают. Культурные, образованные люди: по субботам – в баню, по воскресеньям – в кино, а так сидят у себя на раскопе, косточки выковыривают из могил. Конечно, мерзость. Но чтобы драться или там спирт пить не разбавляя, этого у них нет. А вот их землекопы – просто шваль. Нормальный-то, семейный мужик не пойдет за гроши жить в палатке и могилы раскапывать. Мне этот разговор не нравился с самого начала. У нас в Подосинках тоже местные ходят на танцы бить морды москвичам, а москвичи – местным. И у всех одна веская причина: «Они первые начали!» – Пускай, они хулиганы, – сказал я, – а вы зачем их догоняли, нормальные, семейные? Хотели конфетку дать? – Нет, мы дружинники, полиции помогаем, – без обиды ответил Петя. Мне стало неловко, и я вернул разговор к археологам: – А чьи могилы они раскапывают? – Кочевников. Здесь разные народы жили задолго до русских: тунгусы, буряты, хамниганы… – Монголы, – подсказал я. – Само собой. Чингисхан родом из наших мест, с реки Онон. – А что, археологи у реки копают? – Я так спросил и напрягся, как будто ждал удара в живот. Почему-то ужасно не хотелось, чтобы они копали у реки. Ведь можно добраться до замурованной под водой гробницы и с берега, пробив шахту… – Нет, за «железкой», прямо в тайге. – Значит, они не Чингисхана ищут? – вырвалось у меня. – Да кто ж их знает! – равнодушно сказал Петя. – Здесь в каждой деревне тебе скажут, что могила Чингисхана от них в десяти верстах, а поди проверь. – В десяти верстах – это чтоб на правду было похоже, – ввернула Зойка. – Типа, если бы врал, то сказал бы, что совсем рядом… А на самом деле никто не знает, где могила Чингисхана. Петя сказал: – По мне, так некрасиво это. Человек специально приказал свою могилу затоптать конями, чтоб воры не разорили. А через восемьсот лет приходит дядя и говорит: «Я археолог, мне можно». Памятник на кладбище украсть – уголовное преступление, а ему можно? С какой стати? Жека заворочался у меня на коленях и объявил, еле ворочая языком со сна: – Я могил не боюсь. – А чё их бояться! – согласился Петя. – Бояться надо живых. Это житейское рассуждение почему-то не понравилось Зойке. Она фыркнула и сказала взрослым голосом: – Когда в Самарканде вскрывали гробницу Тамерлана, тоже так думали! – А что? – не понял водитель. – А то, что вскрыли ее 21 июня 1941 года! – Не знал! – покрутил головой Петя. – Это кто тебе сказал? – Дядь Тимоша. И Светлана Владимировна, директор музея. Только Светлана Владимировна говорит, что это просто совпадение. Фашисты же не за одну ночь собрались воевать. – А Тимофей Захарович что говорит? – посерьезнел Петя. Машину качало и встряхивало. В кузове позвякивал велосипедный звонок. – Он примерно как вы говорит: нечего в чужих могилах ковыряться, – не сразу ответила Зойка. – А как он сам, все хворает? Зойка вздохнула: – Хворает. – Вот ведь судьба у человека! Всех лечит, а себя не может, – жалостливо сказал Петя. – Может. Не хочет просто, – возразила Зойка. – Боится силу потерять. Я перестал понимать разговор. Кто этот дядя Тимоша – врач? И почему он потеряет силу, если вылечится? – Это что же, условие у них такое? – спросил Петя. – Да нет, по-моему, он сам придумал. Помыслы, говорит, должны быть чисты от своекорыстия. – Какое ж это корыстие – себя вылечить? – удивился Петя. – А если доктор самому себе пропишет рецепт, разве он корыстный? – Я его заморочек не понимаю, – призналась Зойка. – У доктора-то дядь Тимоша лечится. И травы себе заваривает. А, скажем, пошептать на себя ему нельзя. – Как пошептать? – спросил я. Зойка хрюкнула: – Я с него торчу! Москвич, а как будто из тайги вышел. За кибиткой кочевой. – Ты это зря, – вступился за меня водитель. – В Москве своя жизнь, у нас своя. Они не обязаны все знать. Спросил человек – объясни, а зубоскалить не надо. – Ладно, ладно, поняла. Не дура, – ответил на замечание поганый язык. – Объясняю для москвичей: пошептать – значит, зубы заговорить или там кровь, если палец порезал. – Твой дядя маг, что ли? – сообразил я. – Как в рекламе, «черная и белая магия, от ворот поворот», то есть «отворот, приворот»? Петя неодобрительно покачал головой, как будто я оскорбил знаменитого дядю. – Вот и объясняй ему, – сварливо сказала Зойка. Я отвернулся и стал смотреть в темное окно. Не хотят говорить, и не надо. Перебьюсь как-нибудь. – Обидели парня, – заметил Петя. Зойка фыркнула: – Да ну его! Подумаешь, принц на гороховом супе. – Нет, надо сказать. – Вот вы и скажите. Они словно нарочно тянули время, чтобы подразнить меня. – Он ведьмак, – многозначительно произнес Петя и замолчал, как будто все было сказано. А я тогда и слова этого не знал. Догадался, что ведьмак – вроде ведьмы, только мужчина, а расспрашивать не стал. Спасибо, что хоть это сказали. Петя покосился на меня, оторвав взгляд от скачущей за ветровым стеклом дороги. В зеленоватом отсвете приборов он был похож на киношного мертвеца. – В Москве своя жизнь, у нас своя, – повторил Петя после долгого молчания. – Может, и не надо тебе вникать. «Вечерка» вон каждую неделю пишет, что это суеверие и мракобесие. И тебе лучше так думать, потому что все равно не поймешь ни черта! – закончил он с неожиданным отчаянием. Нет уж, я вникну, мысленно пообещал я Пете. Мне надо разобраться, потому что… На «потому что» меня затормозило. По правде говоря, я до сих пор не знаю точно, почему ввязался в эту историю. Только не из простого любопытства. Из любопытства ходят в кино смотреть ужастики и попкорн есть. А я еще слишком хорошо помнил, как совсем рядом проносилась по рельсам ревущая тьма, и Жека рвался у меня из рук с невероятной в его маленьком теле силой. НЕ САМ ОН РВАЛСЯ, вот что я скажу. Жека – паникер известный, даже от маминой швейной машинки отсаживается подальше. По своей воле он бы и на край платформы не встал… Но ведь встал же! Ведь лез под самые колеса призрачного поезда! И выходит, что воля была НЕ ЖЕКИНА! |