Онлайн книга «Шекспир мне друг, но истина дороже»
– Так ведь отступать некуда, родимый ты мой! – вскричал Юрий Ивнович, по всей видимости, с опозданием разгадавший режиссерский замысел Озерова. – Ты ж мне руки выкрутил совсем! Мне же надо ликвидировать прорыв! Где он тут у меня, Ванечка Есаулов… боже мой… неловко, конечно, и объемы большие, но… – Есаулов не будет играть фон Корена! – заорал Земсков. – Будет, будет, – успокаивающе протянул Озеров. – Мы ему поможем, и он сыграет. Роман секунду постоял над директором, как будто коршун парил над заполошной курицей, потом медленно разорвал заявление – раз и еще раз. – Хорошо, – сказал он. – Я все понял. Но только до Нового года, ясно вам? И ни дня больше!.. – Конечно, конечно, родимый, – закивал директор. – Ни дня, ни секунды! Давно бы так, а то что ж… подпишите заявление!.. А мне куда деваться? Да и Есаулов неплохой, неплохой артист! Роман швырнул на пол обрывки заявления и вышел, сильно хлопнув дверью. Директор шумно вздохнул. – Весело у вас, – констатировал Озеров, когда закрылась дверь. – Вы не подумайте, что у нас тут вертеп и никакой дисциплины, Максим Викторович! После вчерашних трагических событий нервы у всех на пределе. Артисты натуры тонкие, впечатлительные. Земсков неплохой, очень неплохой парень, но – звезда. Такая звезда, боже мой!.. – Юриваныч, я пойду, – тускло сказала Ляля. – Ляля, только никому ни слова! Собрание надо проводить, а тут еще деньги эти!.. Как все нескладно, как нескладно! – Познакомьте меня со вторым режиссером. Он в курсе хоть чего-нибудь? – спросил Озеров. – В курсе, конечно, в курсе! Покойный Виталий Васильевич всю текучку на него перекладывал, и он старается очень, очень!.. – Я познакомлю, Юриваныч. Если Игорь сейчас на месте. А Островского я у вас заберу, это мой Островский. – На месте, Лялечка! Такой день, все собрались, кто же дома усидит… Боже мой, какая беда, какие несчастья. В приемной перед зачехленной пишущей машинкой «Москва» сидела пожилая удрученная тетка. – Как там, Ляля? – спросила тетка трагическим полушепотом, когда они вышли. – Ничего? Ляля пожала плечами. Следом выскочил Юрий Иванович: – Экскурсию, экскурсию по театру надо обязательно, Максим Викторович! Я сам собирался провести для вас и для… молодого человека. Вот Ляля вам все покажет! И интервью надо организовать! Непременно организовать! У нас одна девчушка очень складно пишет для «Волжанина»! И в «Комсомольскую правду», и в «АиФ» звоните, у нас гости из столицы. Заведующая литературной частью привела их в угловую комнату, полную сквозняков, растрепанных книг, папок и старой мебели. Выкрашенные в желтое стены сверху все были в мокрых разводах. – Крыша, – объяснила Ляля равнодушно. – Теперь уж не починим. Хотите чаю? – А у вас вообще-то подворовывают? – озабоченно спросил Федя Величковский. Ужасно, но ему все нравилось!.. Нравился старый театр с полутемными истертыми лестницами и круглыми окнами, выходившими то на заснеженные липы и пустынную городскую улицу, то вдруг – неожиданно! – на широкую лохматую коричневую воду. Нравился директор с его захватанными очками и лысиной. Нравился артист Земсков, который на глазах у Феди задавал такие гастроли, что в холодном кабинете даже жарко стало! Нравилась заведующая литературной частью, одетая, как пожилая цыганка, с длинными, растрепанными, неухоженными волосами и толстенным томом Островского под мышкой. Нравилась детективная пьеса, игравшаяся прямо на его, Фединых, глазах – самая настоящая, в настоящих декорациях, современная, но похожая на старинную. Еще ему очень понравилось, как шеф моментально укротил строптивого артиста! Кажется, тот ничего и не понял! Феде очень хотелось… расследовать, красться по темным коридорам, подслушивать зловещие разговоры, делать выводы, опровергать обвинения и строить версии. Еще он представлял, как станет рассказывать всю эту историю папаше с мамашей, а они будут слушать – очень внимательно и с сочувствием, но сделав иронические лица. Он очень любил, когда родители делали иронические лица. …Куда же могли деться «приваловские миллионы»? – Федька, – вдруг сказал шеф, – где ты взял валокордин? – А?.. – удивился Федя. – Ты капал директору валокордин. Откуда ты его взял? Величковский кивнул на свой рюкзак. – Вон, в боковом кармане. У меня всегда с собой валокордин, нитроглицерин, средства от головы и от поноса. – Тут он галантно шаркнул ножкой в сторону заведующей литературной частью. – Пардон за прозу жизни, мадам. Мамаша приучила! Она считает, что у каждого культурного человека под рукой должны быть элементарные средства спасения! – Потрясающе, – оценил Озеров. – Кто мог украсть деньги, Ляля… как вас по отчеству? – Ольга Михайловна, но все зовут меня просто Ляля. Я привыкла. – А раньше что-нибудь пропадало? Она пожала плечами. Старенький электрический самовар сначала засопел, а потом тоненько заныл. Ляля стала насыпать заварку в чайник с красными и золотыми цветами. – По мелочи иногда что-нибудь пропадает. У Валеры Дорожкиной чаще всех. Но у нее и вещи… особенные. Дорогие, красивые. У Софочки, это зав костюмерным цехом, как-то кружевной воротник пропал, и не нашли. Но денег никогда не брали, никогда!.. У нас и двери-то никто не запирает, сумки у всех нараспашку, и в голову не приходит прятать! Озеров подошел к окну и уставился на снег, который все валил и валил, засыпая широкий полукруглый балкон с облупленной балюстрадой. – О том, что у директора в сейфе большая сумма, знал весь театр, – произнес он задумчиво. – Этот ваш меценат ему деньги при всех вручил?.. Когда это было?.. – Ох, да где-то перед началом сезона. Да, да, собрание труппы было, мы его всегда приглашаем, он непременно участвует. Значит, в сентябре. – До сегодняшнего или до вчерашнего дня деньги спокойно лежали на месте. И вдруг пропали!.. – Шеф, согласно моей теории, мы должны двигаться от финала к началу. Мы видим результат! Результат такой – режиссер умер, звезда отравлена, деньги пропали. Мы должны смоделировать начальные условия. Озеров покивал, не слушая. – А Роман Земсков? Хороший актер? – спросил он. – Вчера он играл превосходно! – Он прекрасный артист. Озеров обернулся: – И все время бьется в истерике? – Да нет же! – горячо возразила Ляля. – Нет, нет! Он очень впечатлительный, конечно, но у всех артистов подвижная нервная система! – Я догадываюсь. – Он человек редкого таланта, редчайшего! Он алмаз, понимаете? Он тонкий, умный, сверходаренный! Каково ему среди неумных и неодаренных? |