Онлайн книга «Шекспир мне друг, но истина дороже»
|
– Пока Егор здесь – не могут, – отрезал Озеров. – Федь, хватит есть, лопнешь. Поехали. В джипе было просторно, свежо и хорошо пахло, как будто они с войны неожиданно вернулись «на гражданку» и теперь удивлялись, что мирная жизнь была у них совсем недавно. Федя Величковский нацепил на нос темные очки, хотя надобности в них никакой не было, задрал голову, посмотрел в люк, над которым летели праздничные голубые небеса, сдернул шапку «Пар всему голова», почесался, один о другой стянул башмаки и сел, по-турецки поджав под себя ноги. – Итак? – И эдак, – согласился Озеров. – Звони своей Кузине. – На какой предмет? – Она поедет с нами к Софочке, вдвоем мы ее не раскрутим. Софочка, насколько я понимаю, на улице не знакомится и с посторонними разговаривать ни за что не станет. – Максим Викторович, вы уверены… – Ни в чем я не уверен! Мы запутались, вот это точно! И если убийством Верховенцева худо-бедно занимается полиция, то Лялиными делами заниматься никто, кроме нас, не станет. А дела эти мне не нравятся, Федя. Величковский опять задумчиво почесался – вправду как павиан. – Тогда надо не к Софочке ехать, а к Земскову, – сказал он негромко. – Каверза с ключами его рук дело, насколько я понимаю. Вы ведь не просто так спросили, виделись они тем утром или не виделись! – И они виделись! – подхватил Озеров. – Он ее толкнул на лестнице. И по имени-отчеству назвал, с-скотина!.. Знал, что больше она ни на что не обратит внимание, только на это самое имя-отчество! – Тогда при чем Софочка? – В костюмерной что-то искали. Это могло быть все, что угодно. Например, украденные из сейфа полмиллиона рублей. – Логичней искать то, что Софочка там прячет. – Но мы не знаем, что именно она прячет! Вот это и нужно узнать. – Как?! Как узнать? – Ну, спросить для начала, – сказал Озеров, выруливая из-под моста на шоссе. – Смотри, Федька, красота какая. Надо нам с тобой как-нибудь приехать в Нижний Новгород. Мы тут, считай, и не были. – А вдова?.. Получается, убить Верховенцева выгодно только ей. Он бы с ней развелся, и она осталась бы голой и босой… – Вдова, – повторил Озеров. – Но ее не было в театре, когда Ляля писала письмо. Вдова, насколько я понял, после смерти мужа вчера пришла первый раз, следовательно, прочитать письмо и утащить его она не могла. – Или у нее есть сообщник, – подсказал Федя. – Кто-то из театральных. – Любовник? – спросил Озеров. Федя сморщился: – Почему обязательно любовник? – Федь, ты мне все уши прожужжал про три причины преступления. Любовь и страсть на первом месте! Вот скажи мне, зачем вдове устраивать поджог в Лялином доме? Федя покивал задумчиво: – С поджогом непонятка выходит, согласен. Получается так: Ляля должна была сгореть, сумку с письмом должны были найти. А в письме черным по белому… или каким там? синим?.. синим по белому написано, что она сгорела и даже тени не осталось, а все потому, что она убийца. – Вот именно. – Ловко, – оценил Федя Величковский. – Крупные подлости делаются из ненависти, мелкие – из страха. Это о-очень крупная подлость. А с подброшенными ключами мелкая. – И что это значит? – Надо у Монтескье спросить, это он придумал. Василису они подхватили возле театра, и всю дорогу до Софочкиного дома она тихо, серьезно и настойчиво говорила, что костюмершу никак нельзя обидеть, с ней нужно обойтись очень осторожно и внимательно, потому что она чувствительный и порядочный человек и здоровьем не отличается. Озеров, не подозревавший в девчонке такой твердости, поглядывал на нее в зеркало заднего вида с уважением. – Сегодня спектакля нет, но мы все равно каждый день на работу приходим, – говорила Василиса, – а Софочка у Юрия Ивановича как раз отпросилась, у нее сегодня электрофорез, с ногами что-то. Но после обеда она придет обязательно!.. Может, лучше в театре?.. Мы ее сейчас до смерти напугаем. – В театре будет спектакль, – сказал Озеров. – Во всех отношениях. А так мы просто поговорим. – Вась, ты не волнуйся, – встрял Федя. – Шеф – человек исключительного ума и крайней деликатности. Ну а меня ты знаешь!.. Сдержанность – мое второе имя. – А первое? – неожиданно спросила Кузина Бетси. – Первое у тебя какое? – Гениальность, – не моргнув глазом, заявил Федя. – Ты разве не знала? Озеров усмехнулся. Это ведь тоже разговор про любовь получается? Ну, хорошо, может, еще не про любовь, а только про начало любви. Нет ничего важнее разговоров в начале любви – даже если ничего потом не будет, эти разговоры запомнятся на всю жизнь. Как странно. Они все только и делают, что говорят о любви. Максим никогда в жизни столько не говорил и не думал о любви, сколько в Нижегородском драматическом театре и его окрестностях!.. Софочка жила в старинном доме над самым волжским обрывом. По обрыву на санках и круглых резиновых подушках катались ребята, вопили и валялись в снегу. Несколько мамаш с колясками прогуливалось в отдалении, чтобы вопли не перебудили младенцев. На той стороне сиял город – совершенно купеческий: торговые ряды, купола, маковки церквей. И ветрено было так, что Василиса долго не могла справиться с дверью джипа, ветер как будто заталкивал ее обратно в машину. Подошел Федя и вынул Василису. – Спасибо, – пропищала она. Худосочную курточку рвал ветер, Василиса ежилась и прятала нос в платочек. Озерову вдруг стало ее жалко – хорошая девчонка, как есть Кузина Бетси, и Федя Величковский, должно быть, останется в ее жизни единственным… приключением, радостным воспоминанием на все времена. Вряд ли он сам это понимает. Он занят детективным расследованием, и ему интереснее, когда рядом барышня. Он развлекается, немного кокетничает, немного рисуется и все забудет, как только сядет в машину и выедет на федеральную трассу М7!.. А она останется. И будет вспоминать его всегда, до могилы. …Нет никакого начала любви! – Софочка в это время непременно должна быть дома, – негромко говорила Василиса, поднимаясь по широкой неухоженной лестнице. Здесь было сыро и пахло мокрой штукатуркой. – Из поликлиники уже пришла, в театр как раз собирается. – Откуда вы знаете?.. Слегка запыхавшаяся Василиса оглянулась на Озерова. – Мы все друг про друга знаем. У нас чудесный театр! И директор чудесный, самый лучший!.. Если бы не эта беда… – Беда, – повторил Озеров. – Это не беда, а преступление. – Только, пожалуйста, Максим Викторович, вы ее не пугайте!.. – Да ну вас. |