Книга Сказки времен Империи, страница 196 – Александр Житинский

— Ну, этом… из Великобритании.

— А почему вы решили, что он мне троюродный шурин? — оскорбленно спросил Кузин.

— Ну, как же… — Храпатый элегантно визгнул молнией папки и извлек из нее бумагу. Пробежав ее глазами, он сунул лист под нос Кузину.

На листе сверху было написано: «Иеремия (отчество неизвестно) Сейлинг-Шерман, приходящийся троюродным братом Алле Вениаминовне Кузиной, урожденной Шерман». В остальном лист был пуст, не считая треугольного штампика Первого отдела внизу.

Этот фиолетовый штампик придавал неустановленной личности покойного Сейлинга-Шермана очевидную достоверность.

— Брат вашей жены — он вам кто? Шурин! — с воодушевлением объяснял Храпатый. — Троюродный брат — значит, троюродный шурин. Сейчас забывать стали родство. А сколько названий для родства было! Деверь, сват, свояк…

Павел Сергеевич молча рассматривал листок, думая совсем о другом.

— Шуринов племянник — как зятю родня? — не унимался Храпатый.

— Что? — вздрогнул Кузин.

— Загадка такая. Шуринов племянник кем зятю приходится? Сыном, Павел Сергеевич! — рассмеялся полковник. — Пишите! — вдруг скомандовал он, протягивая Кузину шариковую ручку.

— Что писать?

— Все, что вам известно о вашем шурине.

— Да не шурин он мне вовсе! Это двоюродный дядюшка моей жены! — вскричал Павел Сергеевич, отбрасывая листок.

— Странно… — полковник еще раз взглянул на данные Сейлинга-Шермана. — Почему так передали?.. Ну все равно. Пишите про дядюшку.

Павел Сергеевич вздохнул, с ненавистью придвинул к себе листок и принялся сочинять биографию несуществующего дядюшки. Прежде всего предстояло придумать имя и отчество мифическому дедушкиному брату, якобы уехавшему с семьею в Англию в начале двадцатых годов. Кузин назвал его Ароном Соломоновичем, памятуя об инициалах на пакете. Таким образом, покойный дядюшка автоматически оказался Иеремией Ароновичем Сейлингом-Шерманом, 1915 года рождения, металлургом и членом компартии Великобритании. Последняя информация, слава богу, была достоверна.

— Все, — сказал Кузин, возвращая листок Храпатому.

— Нет, не все, — тот покачал головой. — Укажите, где и при каких обстоятельствах вы встречались со своими иностранными родственниками.

— Да я не встречался с ними! Я о них вообще ничего не знаю! — воскликнул Кузин, и это было чистой правдой.

— Как же они вам прах прислали? Откуда узнали адрес? — вкрадчиво поинтересовался Храпатый.

— Зачем вам это? — спросил Павел Сергеевич.

— Как зачем? — заволновался полковник. — Вы, Павел Сергеевич, всюду в анкетах указывали, что родственников за границей не имеете. И когда допуск оформляли, и когда за границу собирались… Так? И вдруг такой казус! Мы знать обязаны.

Павел Сергеевич тяжело засопел, пытаясь сочинить мало-мальски правдоподобный ответ на коварный вопрос полковника: откуда, черт их дери, эти Сейлинги-Шерманы знали его нынешний адрес, тем более что он не далее как полтора года назад получил новую квартиру?

— Они МИД запросили, — брякнул Кузин.

— Мы ведь проверим, Павел Сергеевич, — умильно произнес Храпатый.

— Ну хорошо… Мы познакомились с ними случайно во время поездки в Англию летом этого года. Жена наткнулась в газете на объявление нотариальной конторы «Шерман и Сын». Ну, мы решили проверить, не родственники ли они уехавшему дедушкиному брату, — отчаянно сопротивлялся Павел Сергеевич, чувствуя, как непоправимо погрязает во лжи.

— Вы же говорили — он металлург?

— Да, Иеремия — металлург, а его брат… Джонатан… Тот нотариус, — тяжело выворачивался Кузин.

В его мозгу многоступенчатой ракетой пронеслись несколько имен великих английских писателей, и он почему-то остановил свой выбор на Свифте.

Храпатый невозмутимо извлек из кожаной папки еще один чистый листок с фиолетовым треугольным штампиком и положил его перед Павлом Сергеевичем.

— Пишите.

— Что?! — в ужасе вскричал Кузин.

— Про Джонатана Ароновича.

Пришлось сочинить краткую биографию и Джонатану Ароновичу Шерману, попутно объяснив, почему братья придерживались разных транскрипций. Сейлинг, видите ли, по просьбе своей жены стал протестантом и решил деформировать иудейскую фамилию.

Храпатый, заглядывая через плечо, с нескрываемым недоверием следил за мифотворческой деятельностью Кузина. Когда тот закончил, полковник сложил оба листка и отправил в папку.

— Ну и что теперь будет?.. — упавшим голосом поинтересовался Павел Сергеевич.

— Там разберутся, — значительно произнес Храпатый.

Через пару дней Кузина вызвали в отдел кадров, где предложили заново переписать форму № 3, дополнив ее новыми биографическими подробностями. То же пришлось проделать в своем музее и Алле Вениаминовне, после чего супруги стали ждать последствий. Целая семья несуществующих Сейлингов-Шерманов, внезапно поселившаяся в их безукоризненных дотоле анкетах, чрезвычайно портила настроение. Алла Вениаминовна плакала по вечерам, вспоминала покойного отца и говорила, что он не простил бы зятю такого надругательства над фамилией. Между тем все эти события ни на сантиметр не подвинули дело захоронения праха. Он по-прежнему покоился в нижнем ящике письменного стола, пока не случилась истерика с женою Кузина.

Повод был пренеприятнейший. Вечером зазвонил телефон, и молодой мужской голос поинтересовался у Аллы Вениаминовны, не припомнит ли она название и номер английской газеты, в которой увидела объявление нотариальной конторы «Шерман и Сын».

Алла Вениаминовна чуть не свалилась в обморок, но трубку перехватил Кузин и, задыхаясь от ненависти к себе и к неизвестному молодому человеку, прокричал:

— «Обсервер»! Газета называлась «Обсервер»! Числа не помним!

Алла Вениаминовна забилась в рыданиях, в ход пошли транквилизаторы, а на следующее утро Павел Сергеевич отвез пакет с прахом в Солнечное, на дачу, которую вот уже пять лет снимал у Дачного треста — стандартный двухкомнатный коттеджик с верандой, печкой и маленькой кухонькой. Алла Вениаминовна сказала, что присутствие праха в квартире угнетает ее.

В Солнечном было безлюдно. Мороз сковал дорогу, Павел Сергеевич поминутно скользил, чертыхаясь. Изредка попадались навстречу рыбаки в полной зимней амуниции, со спиралеобразными ледобурами. Павел Сергеевич свернул с дороги и пошел кратчайшим путем через лес, по схваченной морозом траве, которая с легким шуршанием ломалась под ногами.

Он прошел мимо маленького песчаного карьера, из которого жители окрестных дач добывали песок для приготовления раствора, когда занимались постройкой гаражей. Внезапно предательская мысль посетила его: разыскать сейчас в сарае лопату, вернуться сюда и похоронить этого Сейлинга-Шермана прямо в карьере — и мир его праху! Павел Сергеевич воровато оглянулся. Никого вокруг не было, лишь вороны летали над голыми ветками деревьев. Он уже почти переломил себя, но вдруг понял: поздно! Избавиться от праха не составляло труда, пятно в анкете было несмываемо.