
Онлайн книга «Время прощаться»
Что значит 14К? Возрастное ограничение? Размер бюстгальтера? Я боюсь оставлять велосипед на улице, потому что у меня нет на нем замка — в школе незачем запирать велосипед на замок, как, впрочем, и на Мейн-стрит, и на любой другой улице, по которым я обычно езжу, — поэтому я втягиваю свое средство передвижения в находящуюся слева от пивной дверь и волоку его по лестнице, которая нестерпимо воняет пивом и мочой. Наверху располагается что-то вроде маленького фойе. На одной из дверей висит табличка «14К» и указано «Ясновидящая Серенити». Стены фойе оклеены уже отходящими от стен тиснеными обоями. Потолок в желтых потеках, и слишком резко и тяжело пахнет ароматической смесью. Под шаткий стол, чтобы не завалился, подложена телефонная книга. На столе фарфоровое блюдо с визитными карточками: «Серенити Джонс, ясновидящая». В маленьком фойе мне с велосипедом не развернуться. Я ставлю его вертикально и выворачиваю колесо, пытаясь прислонить свой транспорт к стене. До меня доносятся приглушенные голоса двух женщин по ту сторону двери. Раздумываю, стоит ли мне постучать, чтобы предупредить Серенити о своем присутствии. Но потом понимаю: если она хорошая ясновидящая, должна и сама знать, что я здесь. Но на всякий случай я кашляю. Довольно громко. Подпирая бедром велосипедную раму, я прикладываю ухо к двери. — Вы на пороге принятия очень важного решения. Раздается вздох, и второй голос спрашивает: — Как вы узнали? — У меня серьезные сомнения в том, что вы принимаете правильное решение. Опять ее собеседница: — Без Берта так трудно решить… — Он сейчас здесь. Он хочет, чтобы вы знали, что следует доверять своему сердцу. Повисает молчание. — Совсем не похоже на Берта. — Конечно, не похоже. У вас есть и другие духи-хранители. — Тетушка Луиза? — Точно! Она говорит, что вы всегда были ее любимицей. Не в силах сдержаться, я фыркаю. «Пора исправляться, Серенити», — думаю я. Может быть, она услышала мой смех, потому что разговоры по ту сторону двери стихают. Я прижимаюсь плотнее, чтобы лучше слышать, и тут велосипед падает. Пытаясь удержаться на ногах, я спотыкаюсь и запутываюсь в развязавшемся мамином шарфе. Велосипед — и я вместе с ним — заваливается на столик, стоящая на нем ваза падает и разбивается. Изогнувшись под велосипедной рамой, я пытаюсь собрать осколки. Рывком открывается дверь. Я поднимаю голову. — Что здесь происходит? Серенити Джонс оказывается высокой женщиной с копной розовых волос. Помада в тон прическе. Меня охватывает странное чувство, что я где-то видела ее раньше. — Вы Серенити? — С кем имею честь? — Это вы мне должны сказать. — Я наделена даром предвидения, а не всеведения. Если бы я все знала, жила бы на Парк-авеню, а сбережения хранила на Каймановых островах. — Голос ее звучит скрипуче, как будто у дивана лопнула пружина. И тут она замечает осколки фарфора в моей руке. — Ты с ума сошла? Это же чаша для магического кристалла, которая досталась мне от бабушки! Я понятия не имею, что значит такая чаша. Понимаю одно — у меня большие неприятности. — Простите. Я случайно… — Ты хотя бы представляешь, сколько ей лет? Это семейная реликвия! Хвала младенцу Иисусу, что моя мама не дожила до этого дня. — Она хватает осколки и складывает, как будто они могут волшебным образом склеиться. — Я могу попробовать ее склеить… — Не знаю, как это у тебя получится, если только ты не волшебница. Мои мама и бабушка… обе переворачиваются в гробах, и все потому, что ты такая неповоротливая! — Если ваза была настолько ценной, почему вы оставили ее прямо у входа? — А зачем ты притащила велосипед в фойе размером с платяной шкаф? — Побоялась, что если оставлю внизу, то его украдут, — ответила я, поднимаясь. — Послушайте, я заплачу за вашу чашу. — Милочка, своими карманными скаутскими деньгами, полученными от продажи печенья, ты не сможешь компенсировать стоимость антикварной вазы тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года. — Никакое печенье я не продаю, — отвечаю я. — Я пришла погадать. Она опешила. — Детям не гадаю. «Не гадаю или не хочу гадать?» — Я старше, чем выгляжу. — Это ложь. — Все думают, что я учусь в пятом классе, а не в восьмом. Неожиданно в двери показывается женщина, которой делали предсказание. — Серенити, с вами все в порядке? Серенити встает и спотыкается о мой велосипед. — Со мной все хорошо. — Она натянуто улыбается. — Я тебе помочь не могу. — Прошу прощения… — начинает клиентка. — Это я не вам, миссис Ленгхем, — отвечает Серенити, а потом шепчет мне: — Если сейчас же по собственной воле не уберешься, я вызову полицию и потребую возмещения ущерба. Может быть, миссис Ленгхем не хочет иметь дело с ясновидящей, которая подло поступает с детьми, а возможно, просто не желает связываться с полицией. В чем бы ни крылась причина, она смотрит на Серенити так, будто хочет что-то сказать, потом протискивается мимо нас и бросается вниз по лестнице. — Отлично! — бормочет Серенити. — Теперь благодаря тебе я лишилась не только семейной реликвии, но и десяти баксов. — Оплачу по двойному тарифу! — выпаливаю я. У меня есть шестьдесят восемь долларов. Именно столько я накопила за этот год, присматривая за детьми. Я собираю на частного детектива. Не уверена, что Серенити сможет мне помочь. Но я готова расстаться с двадцатью долларами, чтобы это выяснить. При моем обещании ее глаза загораются. — Сделаю для тебя исключение, — отвечает она и открывает дверь пошире. За ней оказывается обычная гостиная с диваном, кофейным столиком и телевизором. Очень похоже на дом моей бабушки. Я немного разочарована — ни намека на ясновидение. — Что-то не так? — спрашивает Серенити. — Я ожидала чего-то вроде хрустального шара и занавески из стекляруса. — За это придется доплатить. Я смотрю на нее, не зная, шутит она или нет. Хозяйка тяжело опускается на диван, жестом приглашает меня сесть в кресло. — Как тебя зовут? — Дженна Меткаф. — Что ж, Дженна, — вздыхает она, — давай покончим с формальностями. — Она протягивает мне гроссбух и просит указать имя, адрес и номер телефона. — Зачем это? — На всякий случай. Если мне после понадобится с тобой связаться. Если дух что-то захочет тебе передать. |