Книга Время прощаться, страница 72 – Джоди Пиколт

— Тогда я была другим человеком, — отвечаю я. — Кроме того, известность не так приятна, как все думают. На снимке этого не видно, но рука президента лежит на моей заднице.

— Могло быть и хуже, — бормочет Верджил. — Это могла быть рука Барбары.

Я вновь набираю номер Дженны — глухо.

— Странно, у меня что-то с линией, — говорю я Верджилу, который достает из кармана мобильный.

— Давай я попробую, — предлагает он.

— Забудь, тут нет сотовой связи — только если надеть на голову фольгу и свеситься с пожарной лестницы. Прелести жизни в пригороде.

— Можно было бы воспользоваться телефоном в баре, — предлагает Верджил.

— Черта с два! — отвечаю я, представляя, как буду оттаскивать его от виски. — До того как стать детективом, ты был патрульным?

— Да.

Я прячу гроссбух в сумочку.

— Тогда поехали на Гринлиф-стрит.

Район, где живет Дженна, похож на сотни других районов в округе: подстриженные аккуратными квадратами лужайки, дома с красно-черными ставнями, лающие за заборами невидимые собаки. По тротуарам на велосипедах катаются дети. Я останавливаюсь у тротуара.

Верджил смотрит на дворик перед домом Дженны.

— По внешнему виду дома можно многое сказать о человеке, — вслух размышляет он.

— Например?

— Сама знаешь. Флаг часто означает, что человек консерватор. Если ездит на «приусе» — более либеральных взглядов. В половине случаев это чепуха, но само по себе наблюдение интересное.

— Похоже на предсказание. И я уверена, такое же точное.

— Что ж, как ни крути, но я не ожидал, что Дженна выросла в таком… респектабельном районе. Если ты понимаешь, о чем я.

Я понимаю. Тупики, прилизанные домики, мусорные контейнеры у тротуара, в среднем 2,4 ребенка в каждом дворе — это так похоже на Степфорд. В Дженне есть что-то неправильное, резкое, она как-то не вписывается в эту картинку.

— Как зовут ее бабушку? — спрашиваю я у Верджила.

— Откуда я, черт побери, знаю? — удивляется он. — Не имеет значения, днем она все равно на работе.

— Тогда ты останешься в машине, — предлагаю я Верджилу.

— Почему?

— Больше шансов, что Дженна не захлопнет у меня перед носом дверь, если ты не будешь стоять рядом, — объясняю я.

Может, у Верджила и шило в заднице, только он не дурак. Он съеживается на пассажирском сиденье.

— Как скажешь.

Я иду по вымощенной дорожке к входной двери. Она розовато-лилового цвета, к ней прибито маленькое деревянное сердечко, на котором выведены слова: «Добро пожаловать, друзья». Я звоню, через секунду дверь сама по себе распахивается.

По крайней мере, мне так кажется, пока я не замечаю перед собой малыша, который сосет большой палец. Ему года три, хотя я плохо разбираюсь в возрасте детей. Я тут же вспоминаю мышей, которые сгрызли мои любимые кожаные туфли и повсюду оставляли крошки и экскременты. Я настолько поражена, что у Дженны есть родной брат, — по-видимому, он родился уже после того, как она переехала жить к бабушке, — что не могу найти слов и поздороваться.

Малыш вытаскивает палец изо рта, как пробку из сливного отверстия, — неудивительно, что начинается наводнение.

Тут же прибегает молодая женщина, подхватывает его на руки.

— Простите, — извиняется она, — я не слышала звонка. Чем могу помочь?

Говорит она громко — разумеется, потому, что малыш ревет еще громче. И уже смотрит на меня неодобрительно, как будто я его обидела. Я же изо всех сил пытаюсь понять, кто эта женщина и что она делает в доме Дженны.

Я растягиваю губы в своей самой приветливой телевизионной улыбке.

— Похоже, я не вовремя, — отвечаю я. — Я ищу Дженну.

— Дженну?

— Меткаф, — уточняю я.

Женщина устраивает сына на бедре.

— Наверное, вы ошиблись адресом.

Она хочет закрыть дверь, но я просовываю в просвет ногу и достаю из сумки гроссбух. Он сразу же открывается на последней странице, где витиеватым подростковым почерком выведено: 145, Гринлиф-стрит, Бун.

— Это 145, Гринлиф-стрит? — уточняю я.

— Адрес правильный, — отвечает хозяйка, — только здесь нет людей с таким именем.

Она закрывает дверь у меня перед носом. Я таращусь на книгу, которую продолжаю держать в руках. Ничего не понимая, возвращаюсь к машине, сажусь и швыряю книгу Верджилу.

— Она провела меня, — сообщаю я. — Дала вымышленный адрес.

— Зачем ей это?

Я качаю головой.

— Не знаю. Может быть, не хотела, чтобы я присылала ей рекламные буклеты.

— А может быть, она тебе не доверяла, — предполагает Верджил. — Она не доверяет никому из нас. И ты понимаешь, что это значит. — Он ждет, пока наши взгляды встретятся. — Она на шаг впереди нас.

— Ты это о чем?

— Она достаточно умна, чтобы понять, почему отец так странно отреагировал. Должно быть, она уже знает о своей матери и Гидеоне и делает как раз то, что мы должны были сделать еще час назад. — Он поворачивает ключ зажигания. — Мы едем в Теннесси. Ставлю сто баксов, что Дженна уже там.

Элис

Умереть от горя — наивысшая жертва, но с точки зрения эволюции это нереально. Если бы горе было настолько оглушительным, все виды просто бы исчезли. Однако нельзя утверждать, что подобное в царстве животных не случалось. Я знаю историю об одной кобыле, которая неожиданно скончалась, и ее друг, с которым она долгое время жила в одной конюшне, вскоре последовал за ней. Еще была пара дельфинов, которые работали в дельфинарии в парке аттракционов: когда самка умерла, самец несколько недель плавал кругами с закрытыми глазами.

После смерти детеныша на физиономии Моры постоянно было выражение боли и двигалась слониха так осторожно, как будто даже трение о воздух причиняло ей неимоверные страдания. Она уединялась у могилки, по ночам не возвращалась в сарай. И рядом не было семьи, которая могла бы утешить ее, вернуть к жизни.

Я решила не дать ей захлебнуться собственным горем.

Гидеон прицепил к забору огромную щетку со щетиной — подарок от департамента общественных работ, когда они купили новую машину для уборки улиц, шикарное приспособление, о которое раньше Мора очень любила почесываться. Но Мора даже не взглянула в сторону грохочущего молотка, когда Гидеон ее прилаживал. Грейс пыталась развеселить Мору, угощая красным виноградом и арбузами — ее любимыми лакомствами, но Мора отказывалась есть. Ее отсутствующий взгляд, впечатление, что она как-то усохла, заставили меня вспомнить Томаса, который таращился в пустую книгу в своем кабинете через три дня после той ночи, когда умер детеныш Моры. Физическая оболочка здесь, а мысли где-то в другом месте.