Онлайн книга «Мужской стриптиз (сборник)»
|
Световое решение действительно было продумано. Приглушенный свет выхватывал сюжет каждой картины, не бликуя на поверхности и погружая в изображаемое художником время и пространство. Реальное ощущение Парижа от «Парижа на рассвете» и «Парижа ночью» Луара и холодно от «Мороза в Лувесьене» Сислея… Лишь «Руанский собор» Клода Моне играл со светом по собственным, только ему и его гениальному автору ведомым законам… – У нас с Моне есть общая тайная страсть. – Призналась я. – В детстве я в Пушкинский ходила только ради нее. Картина «Чайки (река Темза в Лондоне, здание Парламента)» называется. Не знаю, есть ли она теперь здесь… – Ну, если не продали…, – отозвался Лев. Мой фиолетовый обморок ждал меня в соседнем зале. Странно… Я уже взрослая тетенька, а чайки, Темза и маяк в сиреневом мареве завораживали также как в детстве.… Казалось, еще немного и я начну покрываться веснушками и вспоминать, какой завтра первый урок… – Это она? – Спросил Лев. – Она. Он постоял напротив, склонив голову набок, как делают умные птицы и старые львы, и произнес: – Со зданием парламента у Моне целая серия полотен из тридцати семи, по-моему, холстов. Это одно из них. Мне ближе Пикассо. «Старый еврей с мальчиком». Вон она. Я с неохотой переключилась с детства на старика. Картина соответствовала названию. Старик и мальчик со всей скорбью еврейского народа смотрели на посетителей. – Что вам нравится в этой картине, Лев? – Мудрость в глазах старика. – Глупый старый еврей – вообще редкое явление природы… А мне у Пикассо больше нравится скрипка… – Не люблю кубизм… Выставка заканчивалась стеклянным монолитом, в котором навсегда застыли останки настоящей сожженной скрипки. В отличие от разъятой на кубы, но не утратившей целостности скрипки Пикассо, эта, художника Фернандеса Армана, сгорела почти полностью, сохранив лишь намек на очертания. Казалось, обуглившиеся куски дерева, черные нити струн и угли колков держались вместе лишь для того, чтобы последний раз уже не пропеть, а прошептать о хрупкости всего прекрасного… Шепотом, который громче крика… – Давайте пообедаем? – Предложил Лев. – В том замечательном буфете? – Нет, зачем же. Я не поклонник экстрима. Здесь недалеко неплохой ресторан. Сев за столик, я почувствовала, как устала и проголодалась. В ресторане было уютно и солонки на каждом столе… Лицо Льва выразило удовлетворение. – Уфф… У меня даже ноги гудят с непривычки. Давно столько не ходил. В Штатах на машине все время. – А в России пешком? – Здесь ездить некуда. – Вы на пенсии? – Мечтаю… – О пледе и качалке? – Ещё не знаю, но к работе я потерял интерес… Все захлестывает жлобство…. Или мне это кажется? – А жена? – Что жена? – Ходит вместе с вами? – Их нет у меня. Мы развелись. Обычная история. Уехали в Америку, поняли, что в новых условиях легче выживать по одиночке и расстались. Она там замуж вышла за «нашего американца» из эмигрантов. А я вот мотаюсь туда-сюда. Там дела, здесь сын. – Сын с вами? – Да. Я ее убедил отказаться. С помощью аргументов и денежных средств, – хмыкнул он. – Без «хвоста» женщине легче выжить. У них общая дочка родилась. Такая вот история грустная и банальная. Не везет мне с женами. Всю жизнь мечтал о художнице. Так и не встретил.… Первая жена была балерина, бредила сценой. Помните у Хармса – «горло бредит бритвою». Готовить не умею и не буду, ребенка не сейчас, служу искусству. Развелся. Нашел «фотографиню», почти художница, думал.… А у нее в голове пиксели одни и доллары. Больше ничего.… Не везет мне.… – А что бы вы делали с художницей? – Не знаю.… Покупал бы ей краски… Он снял и положил на стол очки, потер намятую переносицу. Я поймала себя на том, что только сейчас рассматривала его. Его бордовый шарф как пароль «мы с тобой одной крови» для не встреченной художницы обнимал полную щетинистую шею. Крупные губы, мясистое лицо, скрытые ресницами и бровями темно-карие глаза без блеска, ничего не выражающие угли заросшего травой кострища. Он ел механически, без эмоций, словно еда была безвкусной. – Вкусно? – Проверила я предположение. – Что? – То, что вы едите… – Вполне. – Ответил он пресно. – А что? – Нет. Ничего. – Мы завтра встретимся? Вы свободны? – Завтра вряд ли. Может быть, в выходной.… Не знаю еще. – В выходные я с сыном. – Лев вынул из внутреннего кармана пиджака фотографию. – Вот. Доказательство. Это мы на футболе. Я взяла в руки фотографию. Серьезный «папа» в очках, с сыном, на трибуне стадиона. Тот же лихо закрученный бордовый шарф, карточка «ВИП» на животе, всклокоченная голова болельщика и рядом мальчик лет десяти. Картина «отец болельщик с мальчиком». – Хороший ребенок, хороший папа, – вернула я фото. – Это еще жена снимала… – Это тот же шарф? – Нет, другой. Тот жена дарила, а этот я сам купил. – Точно такой же. Зачем? – Не задумывался над этим… Я занялась десертом. Работа по отделению клубничин от сливок и их обоих от толстого рыхлого бисквита требовала сосредоточенности. Этот кусок мокрого хлеба, обмазанный сливками и залепленный ломтиками клубники, и был, по словам официанта «чем-нибудь легким и нежирным». Вот оно жлобство, которое все захлестнуло, думала я, ковыряя кусок… – Бывают женщины похожи на чуть привядшие цветы, но этим ты ещё дороже…, – вдруг произнес Лев. – Ну да… Осетрина не бывает второй свежести, а женщины бывают. Так я и не скрываю возраст. К чему эта ваша сентенция? – Не моя, а поэта Светлова, я лишь хотел намекнуть на сегодняшнюю картину, возможно, сделал это неуклюже. А стихи хорошие… и цветы красивые… Вспомните Тарковского и не ведите себя как маркшейдер. – Ладно. За незнание строчек поэта Светлова – стыдно, честное пионерское. – Стыдно это хорошо. Мне нравится, когда женщине стыдно. Вы любите секс? – А что? – Оторвалась я от десерта. – Ничего. Просто спрашиваю. – Качественный люблю. – Качественный это какой? – Качество – понятие растяжимое. Можно долбиться три часа и останется ощущение, что недодали, а можно быстрей освободиться, и икать потом неделю от одного воспоминания. – Научите? – Не помню, чтобы объявляла набор на курсы. Может, с памятью что? |