Книга Лейла, снег и Людмила, страница 104 – Кафа аль-Зооби

Проснувшись в одиннадцать часов, он не обнаружил Андрея в квартире.

Андрей пришел к Лейле в половине десятого. Лейла удивилась, что он был один.

– А Рашид не с тобой?

– Нет. Я оставил его спать. Мы просидели до четырех утра. И потом, он только вчера вернулся из поездки, и я подумал, что ему лучше отоспаться, и не стал будить его.

Лейла покачала головой:

– А о чем вы беседовали до четырех утра?

– Обо всем. Говорили о работе, вспоминали годы учебы, беседовали о политике.

– А обо мне не говорили?

– Нет. О тебе мы не говорили.

Лейла почувствовала некоторое облегчение, однако беспокойство не оставляло ее: Рашид проснется и может примчаться в любой момент.

Андрей подошел и обнял ее:

– Я так соскучился по тебе…

Несколько мгновений она оставалась в его объятиях, но после поцелуя высвободилась из его рук.

– Что с тобой, Лейла? – удивился он.

– Нам лучше не оставаться здесь.

– А мне бы хотелось…

– Нет. Пожалуйста, давай уйдем.

– Ты не хочешь остаться со мной?

– По правде говоря, боюсь, что придет Рашид.

– Ты его боишься?

– Между нами кое-какие разногласия. Я тебе все объясню, но не здесь. Нам лучше выйти и спокойно поговорить в другом месте.

– Ладно, – недовольно ответил Андрей.

Лейла взяла его за руку:

– Ты обиделся? Прости, пожалуйста, и не сердись на меня. Мне в самом деле неспокойно. Мы сядем где-нибудь, и я тебе все расскажу.

– Не переживай. Я смертельно истосковался по тебе, но эта тоска нравится мне в той же мере, в какой мучает.

– Как это? – спросила она с улыбкой, отодвигаясь от него и беря расческу, чтобы причесаться.

– Дело в том, что твои запреты околдовывают меня. При каждом расставании с тобой я чувствую, что душа моя утончается от боли и радости, и мне хочется писать стихи. Иногда я сижу допоздна во дворе дома, где живу. Сижу не на скамейке, а на качелях. Я раскачиваюсь, и мне кажется, что вместе со мной раскачивается небо, и звезды разговаривают со мной. В это время я думаю о тебе и представляю себя героем сказок «Тысяча и одна ночь», где все простое и доступное превращается в мечту: увидеть любимого – мечта, услышать его голос – мечта, посмотреть ему в глаза – мечта, прикоснуться к его руке и поцеловать – мечта… Лейла, я счастлив! Невыразимо счастлив! Счастлив потому, что встретил тебя вновь. Счастлив оттого, что переживаю любовь своей жизни. Счастлив оттого, что эта любовь иная и не похожа на те отношения, к которым я привык, но теперь я понимаю, как нуждался в ней. Это страдание очищает меня. Признаюсь, что мысль о необходимости дождаться свадьбы, чтобы ты стала моей, чуть не лишает меня рассудка, и я чувствую, что умру от тоски раньше, чем мы поженимся. Но это чувство, когда ты находишься на грани смерти от любовной тоски, околдовывает. Я и сам желаю выстоять, и каждый раз, когда ты отстраняешь меня, еще больше пленяюсь тобой и нашей любовью. Дай Бог, чтобы я устоял и дожил до конца этой истории, как того требуют традиции, хотя – представь себе – эти требования едва не убивают меня. Я говорю не только о сексе, но о любви вообще. Любви, которая возбуждает душу и чувства прежде, чем вызывает безудержный порыв. Именно это я ощущаю сейчас и чувствовал десять лет назад. Но десять лет назад я не понимал этого волшебства. Тогда я проклинал его, а теперь мечтаю о нем. Знаешь, иногда мне не верится, что я переживаю это в действительности. Все больше похоже на сказку, а ты просто поражаешь меня.

Я не перестаю повторять про себя: «Представь, десять лет она живет в этой стране и ни разу никому не отдалась!» Я с удивлением думаю о том, как ты устояла перед соблазнами, поборола свои вполне законные желания. Может ли обыкновенный человек жить аскетом и поститься в то время, когда мир тонет в омуте желаний и дешевых удовольствий, и в нем нет ни любви, ни совести, ни Бога? Это должен быть, без сомнения, святой человек. Ты устояла, Лейла. А что касается меня, то ты не представляешь, как я благодарен судьбе, оказавшей мне честь найти спасение именно на твоем берегу.

Признаюсь, когда я тебя увидел, в моей душе родилось желание, показавшееся вначале несбыточным, – чтобы прошедшие десять лет не изменили тебя. Чтобы ты смогла пронести через все эти годы свою стыдливость и чистоту. Но ты удивила меня тем, что сохранила не только эти качества, но и свою невинность. Мне действительно трудно это понять. Уверяю тебя, я не просто готов выдержать твое сопротивление, но даже оказаться на грани смерти ради того, чтобы очиститься немного и заслужить хоть малую часть этой непорочности.

Лейла сидела и слушала его с изумлением, забыв о волосах, которые так и лежали, распущенные, на ее плечах.

«Ах, Андрей, если бы ты знал, о чем говоришь!»

Но он не мог знать. Теперь, когда она, наконец, решилась рассказать ему о своих любовных историях и о Рашиде, он окружил ее ореолом непорочности. Выдуманной непорочности.

Слушая его, Лейла все больше убеждалась в том, что с сегодняшнего дня их разделяют не обязательства, взятые ею на себя, не Рашид и не кто-либо другой, а только Андрей. Он сам, и никто больше, поскольку все разделявшее их до сих пор стерлось, стало тенью, начало таять и исчезать в темноте. Андрей говорил с преувеличенной романтичностью, и с каждым сказанным им словом между ними поднималась стена, и к концу разговора она выросла неимоверно. Лейле казалось, что теперь они стоят по разные стороны стены, и им трудно дотянуться друг до друга.

– Что с тобой, Лейла? Отчего ты так погрустнела?

– Я не знала, что ты такой романтик.

– Это ты пробудила во мне романтичность. Если бы не наша встреча, то от романтичности не осталось бы и следа. Но почему тебя огорчили мои слова? Я сказал что-то неприятное?

– Нет, – ответила она взволнованно. – Я просто не ожидала, что ты так хорошо понимаешь особенность твоих отношений со мной. Скажу, что эта особенность, которая очень нравится тебе, утомила меня до такой степени, что почти потеряла привлекательность в моих глазах.

– Я понимаю, Лейла. Хорошо понимаю это, и именно это делает тебя в моем представлении почти святой.

Ей хотелось, чтобы он ушел сейчас же и оставил ее одну. Она закроет за ним дверь на ключ, потом заберется в шкаф и закроет ее дверцу тоже, а в шкафу забьется в тесный угол и спрячется там. Она желала проникнуть в какую-нибудь узкую нору, свернуться там клубком, задержать дыхание, заткнуть уши, закрыть глаза, чтобы перестать слышать, видеть и думать.

– Лейла, что с тобой?

– Ничего. Я думала над твоими словами.

– Я не предполагал, что они тебя огорчат.

– Нет, я не огорчена.

– Но ты вдруг переменилась в лице.