Книга Железная леди, страница 102 – Кэрол Нелсон Дуглас

– Я думала, вы будете рады воссоединиться с семьей, поселиться рядом с родными и близкими. А как же иначе?

– Сплошные ссоры да недомолвки – вот и все, что дал мне семейный очаг, – весело отозвался Квентин.

– Ну, раз уж вам претит цивилизация, приезжайте к нам в Нёйи. И возьмите с собой Аллегру: по-моему, ей не помешает смена обстановки. Кто-кто, а Ирен ей это обеспечит.

– Не сомневаюсь!

Квентин вдруг замолчал. Должно быть, он очень устал, а монотонный цокот копыт лишь усиливал его тревожность.

– Что-то не так? – наконец выпалила я со свойственной мне прямотой.

– Напрасно я надеялся, что родственники ответят на беспокоящие меня вопросы. Как оказалось, я сам должен многое им объяснить.

– Стало быть, вы не вернетесь в семью? Не займете свою нишу в цивилизованном обществе?

– Какую еще нишу? – горько воскликнул он. – И что вы имеете в виду, когда говорите о цивилизованном обществе? Поздно мне учиться жить среди людей. Я для них чужой.

– Потерпите. Вам нужно время.

– Быть может, вернусь во Францию.

Сердце мое екнуло, как если бы лошадь, семенившая легкой трусцой, вдруг понеслась галопом.

– Во Францию?

– А затем…

Он вновь замолчал: подгоняемая хлестким кнутом извозчика, лошадь в самом деле ускорила свой бег. Наш экипаж мчался все быстрее и быстрее, рассекая мрачную лондонскую улицу. Квентин прислонился к окну; лицо его ласкал желтый свет фонарей, а поднявшийся ветер взъерошил волосы. Мы свернули налево.

– По-моему, все это время мы ехали по Саут-Одли-стрит, – недоуменно пробормотал Квентин. – Зачем же нам сворачивать налево? Ах да, вспомнил. Сейчас мы спустимся по Гамильтон-Плейс, доберемся до Гайд-парка и направимся в сторону Пиккадилли.

– А вот и Гайд-парк.

Действительно, с моей стороны дороги вдруг возникло черное пятно, зияющее в едва уловимом, словно мерцание далеких звезд, свете газовых фонарей.

– Мы подъезжаем к Стенхоуп-Гейт [52] , – улыбнулся Квентин.

Газовый фонарь на мгновение осветил его лицо. В ту же секунду послышался удар кнута, и карета резко вильнула направо.

– Квентин! – вскрикнула я от неожиданности. Поворот был столь резким, что я свалилась прямо на своего спутника.

Мгновение спустя мы миновали арку, раскинувшуюся над входом в Гайд-парк, и скользнули в густую бархатную тьму. Квентин схватил меня, что было весьма кстати: несчастная лошадь мчалась на бешеной скорости, подгоняемая безжалостными ударами кучера. Ветер беспощадно бил по лицу, слышался яростный топот копыт; лошадь уносила нас все дальше и дальше, в самое сердце тьмы.

Мое же сердце выбивало стаккато, хотя все это время Квентин крепко меня держал; впрочем, ехали мы так быстро, что я бы не справилась без его поддержки.

Экипаж повернул направо. Очередной взмах кнута – и лошадь вновь устремилась вперед. Все внутри меня вскипело от гнева при мысли о том, сколь жестоко кучер обращается с несчастным животным.

– Мы едем вдоль озера Серпентайн! – воскликнул Квентин, сжимая мое плечо. – То есть в обратном направлении.

В вихре безумной гонки меня прижало к Квентину: теперь мы оба смотрели в расположенное с его стороны окно. Наконец и мне удалось разглядеть воду, поблескивающую, словно россыпь драгоценных камней, в тусклом свете парковых фонарей. Экипаж вновь скользнул влево, меня отбросило назад, и мы рухнули на обитое плюшем сиденье. С трудом приподнявшись, Квентин забарабанил по потолку:

– Это безумие! Сейчас же остановитесь! Прекратите эту жуткую гонку! Вы везете нас не в ту сторону.

Слева, словно тлеющие в золе угольки, вдруг опять блеснула вода, и тотчас померкла. С минуту мы, совершенно сбитые с толку, ехали в темноте. Экипаж резко свернул влево, и нас, будто игральные кости, вновь отбросило на мое сиденье.

В свете газовых ламп промелькнула табличка, и я не могла не отметить, сколь иронично в ту роковую минуту смотрелся выведенный на ней адрес: «Стенхоуп-Террас».

– Бейсуотер-роуд, – выдохнул Квентин, силясь разглядеть мелькавшие за окном городские пейзажи. – Мы движемся к западу от Лондона. Что за шутки?!

А за окном царила кромешная тьма, нарушаемая лишь вереницами желтых клякс. В свете оснащавших экипаж ламп мелькали наши взволнованные лица, омытые желтым блеском газовых огней. Столь грубую и резкую цветовую гамму порой примечаешь на картине какого-нибудь парижского художника, изобразившего на холсте трактир.

Конечно, из-за сильной тряски я набила себе дюжину синяков, но чувство нависшей над нами опасности заставило меня забыть о боли. Квентин изо всех сил давил на ручку двери, но та никак не поддавалась.

– Чертовски тяжелая или замок заело, – посетовал он.

Я даже не заметила грубого слова: лишь неистовый стук копыт и визг видавших виды рессор гулким эхом отдавались в ушах.

– Должно быть, кучер сошел с ума, – предположил Квентин.

– Или болен, – сказала я, вспомнив Джефферсона Хоупа.

– Не удивлюсь, если за поводьями мертвец. – Смерив меня мрачным взглядом, Квентин скомандовал: – Оставайтесь здесь.

Разве у меня был выбор?

Откинувшись на сиденье, Квентин со всей силы ударил обеими ногами по двери. Увы, безуспешно.

– Я на крышу! – прокричал мой спутник, высунулся наружу, развернувшись спиной к ветру, и ухватился за крышу кареты. Я лишь согласно кивнула в ответ – а что мне еще оставалось? – и вцепилась в сиденье.

Постепенно, будто пожираемый нерасторопным драконом, Квентин скрылся из виду. Страшное то было зрелище: сперва исчезли его голова и плечи, следом туловище, а затем и ноги.

Я с тревогой выглянула в окно. Экипаж летел на всех парах, и мне удалось разглядеть лишь промелькнувшие окна таверны да проезжавшую мимо повозку. Кто знает, где мы сейчас? Я и представить себе не могла, чт́о скрывается за чертой города, кроме разве что мрачной, богом забытой пустоши.

Мы поднялись в гору и миновали еще одни ворота – куда более ветхие, чем те, что украшали вход в Гайд-парк. Увы, цивилизация осталась далеко позади, а экипаж мчался и мчался вперед, унося нас в страшное небытие.

Откуда-то сверху до меня донеслись звуки тяжелых ударов: по крыше карабкался Квентин. Однако безумная гонка продолжалась. Меня швыряло из стороны в сторону, все вокруг казалось мне пугающе незнакомым, и вскоре я утратила всякую способность что-либо различать.

Экипаж вновь скользнул в холодные объятия тьмы, тяжелую дымку которой лишь изредка прорезали крошечные лучики газовых ламп, а на черных как смоль небесах вдруг взошла полная луна, обнажив исполинские двойные башни и величественные контрфорсы. Пожалуй, для меня они были чересчур романскими, но ведь недаром говорят, что в бурю любая гавань хороша.