Книга Мобберы, страница 63 – Александр Рыжов

О сопротивлении не могло быть и речи. Хрофт отбросил меч и лёг, прикрыв руками голову. По другую сторону от стоявшего в зале гроба опустились на пол Джим и Рита.

– В того, кто дёрнется, всажу всю обойму… чвак!

Рита прижалась к нагретому полу и старалась представить, что будет дальше.

А дальше было вот что.

– Соизвольте, сударь, объясниться, по какому праву вы так обращаетесь с этими господами?

Услышав благозвучный, но совершенно дисгармоничный применительно к данной ситуации голос, Рита подняла глаза. В зале возникло новое действующее лицо. Одетый во фрак, топорщившуюся рубашку, обтягивающие панталоны и лакированные штиблеты щёголь стоял перед человекоподобными саламандрами и вертел в руках тросточку чёрного дерева. Рита сразу узнала его, хотя видела только на книжных гравюрах.

– Ты кто? – не сразу вник в изменившуюся обстановку чавкающий. – Откуда взялся?

– Откуда я взялся, вас не касается, – ответил щёголь. – А вот требование моё прошу принять на заметку и выполнить сию же минуту. Оставьте этих людей в покое и убирайтесь!

Чавкающий медитативно поднял пистолет и выстрелил. Из Ритиного горла вырвался крик. Щёголь во фраке пошатнулся, на рубашке образовалась дырка, опушённая подпалёнными нитками.

– Ваши манеры, сударь, переходят все границы. Придётся задать вам трёпку!

Щёголь взмахнул тросточкой, и, прежде чем чавкающий повторно нажал на спуск, пистолет выскочил у него из руки. Саламандры, преисполненные стремлением отстоять своего атамана, надвинулись на дерзновенного франта, но тот завертелся вьюном и с тороватостью мецената принялся сыпать удары направо и налево. Рита видела такое только в кино про каратистов. Саламандры палили в него, он уворачивался от пуль, а то, что в него попадало, не причиняло ему никакого вреда. Тросточка вычерчивала спирали, и саламандры отлетали от неё оглоушенные, будто их охаживал электрический угорь или как минимум скат-иглохвост. Щёголь (Рита стала называть его про себя Дмитрием Владимировичем, ибо не сомневалась, что это он и есть) шпокнул напоследок бойкого огольца лет восемнадцати, который, корча из себя самурая, метил в него сярикеном, и остановился над поверженными.

– Апофеоз войны, – суммировал он и, взглянув на Риту, обворожительно улыбнулся: – Маргарита Николаевна, не так ли?

Ни Рита, ни Джим не поняли, что опасность миновала, они по-прежнему лежали на полу. Страх перед явившимся с того света видением был едва ли не сильнее страха перед мафией.

– Вставайте, вставайте! – приободрил их щёголь. – Вас теперь никто не тронет.

За его спиной ворохнулся волосатый дегенерат в бейсболке, потянулся к выпавшим из его руки нунчакам. Дмитрий Владимирович повернулся, но дегенерат, приподнявшись, исхитрился хряпнуть его нунчаками по голени. Дмитрий Владимирович схватился за ногу, запрыгал и стал ругаться, как ломовой извозчик. Обрадованный успехом, дегенерат хотел дотянуться и до своего «вальтера», валявшегося в метре от него, но Дмитрий Владимирович пересилил боль, вынул из скрытой под фраком кобуры «макар» и сказал:

– Сидеть! Руки за голову!

Затем он поднял свою трость, как регулировщик полосатую палочку, и она завыла подобно сирене. Вой заметался по залу. Как отваливается с притолоки побелка, так с верхнего края пролома в стене отвалился кусок облицовки, и подземье, словно истосковавшиеся по Лиге чемпионов фаны чашу стадиона «Сан-Сиро», заполнили люди в мундирах итальянских полицейских. Вставшая было на ноги Рита, тихо ойкнув, снова села на пол. В зал вошёл майор Семёнов.

– Папа?

– Ну и устроили вы здесь Содом и Гоморру! – Майор прошёлся по залу, поднял один из валявшихся бандитских пистолетов. – Ого, «Магнум»! Тяжёлая артиллерия… кхм! Из такой и броник пробить можно. – Он протянул пистолет офицеру итальянской полиции.

– Не пробили, Николай Витальич! – Дмитрий Владимирович распахнул фрак, разодрал на груди продырявленную рубаху и показал майору целёхонький бронежилет.

– Скажи спасибо рационализаторам. Спецсплав! – Семёнов ввёл в состояние грогги ринувшегося на него дегенерата. – Финита ля комедиа.

Полицейские хватко обыскивали бандитов.

– Дима, – обратился майор к бывшему щёголю, который смахивал теперь на помещика, чудом пережившего крестьянский погром, – я на их мове не ботаю… кхм! Скажи им, что этих молодчиков лучше поскорее отправить в околоток. Да оружие пусть не забудут – тут его на целый батальон хватит. Это ж надо было столько провезти… И куда только таможня смотрит?

Дмитрий Владимирович приблизился к полицейским и залился итальянским соловьём, а майор подошёл к Асмуду, который пытался подняться после полученной от Хрофта затрещины.

– А этого фрукта, когда его в родимую отчизну возвернут, я лично допрошу. У меня к нему интерес особый.

– Кто это? – спросил нарисовавшийся рядом Хрофт.

– Прозвище у него Барбос. Объявился в Питере года три тому назад, собрал вокруг себя балбесов штук двадцать, и – пошла горбатая вприсядку… кхм! Гоп-стопы, мокрухи… Словом, давно уже его, голубчика, выслеживаем. А он, оказывается, и не скрывался вовсе. В игрушки поигрывал.

– Знать бы мне раньше, я бы из него давно дух вышиб! – заверил Хрофт, в знак своей правдивости приложив руку к сердцу.

– Не сомневаюсь. – Семёнов перенаправил шаг к дочке: – Ритусик, ты чего сидишь-то? Вставай!

– Папа! – Рита повисла у него на шее. – Как ты сюда попал?

– Вслед за тобой… кхм! Тебя же одну даже в булочную отпускать нельзя. А ведь просил: действовать строго под моим контролем! Так-то ты слушаешься… Вернёмся – выдеру как сидорову козу, не посмотрю, что отличница… кхм!

– Не сможешь, пап, – проговорила Рита, глотая нахлынувшие слёзы. – Ты у меня белый и пушистый.

– Николай Витальич, – подхромал к ним Дмитрий Владимирович, – мне медпомощь требуется. Крепко он меня приложил, бестолочь. А мне через неделю на чемпионат…

– Тебе бы тоже всыпать горячих, – заворчал на него Семёнов. – Артист погорелого театра! Велено было: выйди, шокируй и дай сигнал. Обезвреживать – не твоё дело. Это же совместная операция, причём главные права – у принимающей стороны. Мы как-никак гости, здесь синьор Джованни командует… кхм! Как теперь перед ним оправдываться?

– Так получилось, Николай Витальич. Я не виноват: кнопку заело, – соврал Дмитрий Владимирович и укоризненно взглянул на трость.

Рита смотрела на него, ещё не отделавшись от страха. Что-то мешало ей заговорить с ним напрямик, и она спросила отца:

– Пап, кто это?

– Дима. Дмитрий Владимирович Суханов, стажёр наш. Рукопашник, третий дан по каратэ.

– Четвёртый! – сварливо заметил Дмитрий Владимирович.

– Вы так похожи на… – Рита замялась.

– На Веневитинова? Да, портретное сходство есть. Вот так даже очевиднее, – Дмитрий Владимирович повернулся боком. – Об этом ещё литераторша в школе говорила. А в студии мне всегда роли поэтов втюхивают.