Онлайн книга «Наследник»
– Этот. Медленно и словно бы опасливо к юному имениннику приблизился игреневый [83] кабардинский красавец, с молочно-белой гривой и хвостом и шоколадного цвета корпусом. Подошел вплотную, тщательно обнюхал протянутую вперед ладонь, а потом спокойно вытерпел немудреную ласку – поглаживание все той же самой ладонью. Затем наследник обошел вокруг своего подарка, придирчиво рассматривая, плавно повел рукой – и жеребец тут же послушно лег на землю. Встал, уже неся царевича на своей спине, и игриво загарцевал по загону, время от времени косясь на обретенного хозяина лиловыми глазами. Луки опять едва слышно скрипнули, возвращаясь в спокойное состояние, но стрелы с игольчатыми наконечниками так и остались лежать на тетивах. – Эк он его лихо обратал!.. Услышав тихий шепоток, Иоанн Васильевич горделиво вскинул голову, обводя свиту и гостей прищуренными глазами. Увиденным остался доволен: неподдельное потрясение и удивление на лицах одних, почтение и глубокая задумчивость у других, равнодушным же и вовсе не остался никто. Велика благодать отрока его крови – и раз Бог явил ему столь ясный знак, то все его деяния и замыслы были праведными! Тем временем царевич соскользнул на землю, поманив к себе еще одного жеребца. Редчайшей изабелловой [84] масти аргамака, выделяющегося вдобавок еще и цветом глаз. – Этот. Все повторилось: опасливо-осторожное обнюхивание руки, ласковые прикосновения, поездка без седла… – Этот. Вороной аргамак попытался было взбрыкнуть, почувствовав на себе всадника, но быстро передумал, пройдясь по загону гордым шагом. Успокоившиеся рынды убрали стрелы с тетив, а после того как мальчик вернулся в седло Черныша, и вовсе вернули свои составные [85] луки в саадаки [86] . – Я выбрал, отец. Вокруг царственного отрока словно сама собой появилась его охрана – четверо дюжих постельничих сторожей, разом перекрывших любые подходы. Немного помолчав, великий государь милостиво кивнул князю Черкасскому и коротко повелел гостям и свите: – Веселитесь! А сам вместе с сыном направился к митрополичьему подворью, время от времени непроизвольно хмурясь: предстоящая беседа одновременно и тяготила его своей неизвестностью, и искушала великой надеждой. Давно уже должен был состояться сей разговор, но сначала помешала поездка в обитель, затем свадьба, потом десятилетие Митеньки… В Чудовом монастыре их уже ждали – приняли скинутые шубы, поднесли чашу для омовения рук и проводили в жарко натопленные покои, где их встретил седовласый хозяин. – Сынок. Садись-ко поближе. В руках митрополита появились четки, очень похожие на подарок Зосимы, затем он медленно прошелся вдоль дальней стены, возжигая свечи, и кратко помолился. – С Божией помощью, начнем. Иоанн Васильевич ласково растрепал длинные волосы первенца и осторожно спросил: – Митенька, скажи нам, что может твоя благодать? Десятилетний мальчик немного помолчал, явственно косясь на архипастыря, а потом все же начал перечислять: – Целить людские недуги. Наделять воду благодатью. Снимать и налагать родовые проклятия… Правда, я пока только с Вани снял да с себя. Великий князь ощутимо дернулся. – Зреть грядущее, но очень зыбко. Вопрошать о незнаемом и получать полные ответы. Видеть скрытое, скреплять клятвы. Царевич немного поколебался, а потом все же закончил: – Налагать незримую кару и… Испепелять черные души. Тут уж челюсть отпала и у Макария. – Сынок. А как это – вопрошать о незнаемом? Мальчик доверчиво улыбнулся, не видя, как растерянно оглаживает бороду митрополит. – Мне бумага для учения не нравилась. Я и загадал: вот бы мне такую бумагу, чтобы не рвалась, ровная да гладкая была, ну словно шелк! И перо такое, чтобы не надобно было постоянно очинять. Помолился в Крестовой, а наутро понял, что знаю, как такую бумагу выделать. И про перо тоже. Я потом много всего наспрашивал: как сталь добрую варить, как пищали справные ладить, об устроении зданий, о травах целительных, как веницейское стекло делают, зеркала большие, фарфор китайский… Не всегда, правда, знание приходит – иной раз, сколько ни молюся, ничего. Увидев лица взрослых, отрок в то же мгновение замолк, а потом и положил руки на отцовские виски: – Батюшка?.. – Нет-нет, сыно, все хорошо. Ты вон лучше отца Макария полечи, опять у него нога разболелась. Руки царевич убрал, но с места двигаться и не подумал. – Что же ты, Митя? Неужели не любишь архипастыря нашего? – Люблю. Но целить не буду – он сам знает за что. Царь и митрополит, не сговариваясь, переглянулись. Первый насмешливо поднял брови, а второй неопределенно дернул плечом. – Ну что ж. Твоя правда, отрок, есть на мне вина. Ну так я за то винюсь. Простишь? Сделав вид, что собирается встать и поклониться, Макарий закряхтел. А потом и в самом деле пришлось подняться, ибо мальчик тихо напомнил: – Я вижу притворство. Поклониться (немного, но все же) тоже пришлось, и лишь тогда царевич поклонился в ответ, гораздо глубже, и положил правую руку на больное колено. А через десяток минут, заполненных вязкой тишиной, и на другое. – Ох хорошо! Благодарствую, Митрий. Еще раз поклонившись, наследник вернулся на свое место близ отца. – Эта болесть больше не вернется, владыко. – Даже так?.. Велика твоя благодать, отроче, велика. Позволь, раз уж такой случай, попечаловаться за твоего духовника Агапия – прояви милосердие, сними с него свою кару. – Бывшего духовника? – Кхм?.. Верно, отроче, бывшего. Довольную улыбку царевича удачно скрыл очередной поклон. – Сниму, отче. – Вот и славно. Решив не затягивать с лечением верного человечка, а заодно развязать руки царственному отцу, которого буквально жег изнутри один-единственный вопрос, хозяин покоев удалился прочь, плотно притворив за собой двери. – Сынок. Что ты там говорил о проклятиях? На тебя с Ванькой кто-то порчу навел? Кто?.. В глазах великого князя явственно проступил отблеск раскаленного до белизны пыточного железа. Впрочем, негромкие слова первенца слегка притушили этот огонь. |