Онлайн книга «Наследник»
– Гляди мне в глаза… Пес!!! На колени!.. – Сын. Остановив руку, уже почти коснувшуюся запрокинутого лба, царевич вопросительно поглядел на родителя, заодно изрядно перепугав и без того нервничающую мачеху своими полностью черными глазами. – Оставь его. Легко поклонившись, отрок шагнул ко второму из стольников: – Гляди на меня. И вновь достаточно быстро потерял к нему интерес, перейдя к оставшемуся последним стременному. – Смотри мне в глаза. Постоял, затем растерянно тряхнул своей сереброволосой гривой, стараниями Авдотьи укоротившейся до середины спины. Отвернулся и как-то даже нерешительно спросил: – Батюшка, а что такое – сладкий голосом и нежный телом бача-бази? [125] И что значит – разделить ложе? Великий государь, царь и Великий князь Иоанн Васильевич всея Руси поначалу мало что понял, – зато уж когда до него дошел весь смысл ДЕТСКОГО вопроса… Все присутствующие с нарастающим страхом глядели, как меняется лицо властителя: вот оно побледнело, потом в единый миг налилось дурной багровой кровью, затем посерело и начало медленно темнеть. Жалобно заскрипели подлокотники любимого государева стольца… – Сынок. Ты, пожалуй, возвращайся к себе. Вновь покосившись на стременного с явственным недоуменным любопытством, царевич послушно кивнул: – Да, батюшка. Выходя из отцовских покоев, юный отрок совсем не удивился удвоившемуся количеству постельничих сторожей. А дошагав до смотровой галереи Теремного дворца, глубоко вдохнул весенний воздух, улыбнулся и задумчиво пробормотал: – Сделал гадость – в сердце радость… Глава 12
Удивительно жаркий май принес с собой в Москву не только долгожданную сушь и тепло, но и упоительный дух цветущих яблонь. Ушла до поздней осени раздражающая слякоть, радовала яркой зеленью трава, рассыпались по обочинам обильными брызгами желтого вездесущие одуванчики, и даже солнышко жарило как-то… Ласково. – Худой мир лучше доброй ссоры! – Верно. Только ты это не мне говори, а шляхте польской да литовской, что на деревеньки порубежные наскакивает!.. То ли мир у нас с ними, то ли война – им все заедино… В Грановитой палате Московского кремля, несмотря на буйство жизни за ее толстыми стенами, все было тихо и степенно. Очередное заседание Боярской думы, несмотря на скрытые страсти и некоторые трения между отдельными ее представителями, протекало вполне плодотворно, и вопросов на повестке было ровно три. Первый был скорее формальностью, но все же довольно важной: еще семь лет назад сибирский хан Едигер добровольно признал себя подданным царства Московского. Разумеется, с выплатой положенной в таких случаях дани, и также разумеется, что дань та была исключительно символической, «на уважение». Пока обстоятельно обо всем договорились, пока составили все необходимые грамоты, немало времени прошло. В общем, с мая месяца года от Сотворения мира семь тысяч семидесятого к титулу Иоанна Васильевича из рода Рюрикова добавились короткие, но очень важные слова «…и всея Сибирския земли повелитель», а держава его приросла чуть ли не вдвое. Как ни крути, есть чему радоваться и чем гордиться… – Раз мириться не пожелали, значит, надо нам их воевать! Зорить беспощадно, земли безлюдить, ибо сказано: око за око и зуб за зуб!!! – Ишь вояка. Сам, что ли, полки поведешь? Второй вопрос был не таким приятным, хотя особых сложностей в себе тоже не таил. Все в том же мае истекало очередное (сколько их уже было!) перемирие с Великим княжеством Литовским, которое, в свою очередь, не изъявило никакого желания его продлить. Ни король Польский и великий князь литовский Сигизмунд Август Второй, ни набольшие люди княжества… И хотя в Литве хватало здравомыслящей шляхты и магнатов, сами по себе они мало что могли – все их предложения на сеймах встречали упорное противодействие со стороны такой же, как и они, шляхты и самого великого князя. Вернее, почти такой же – ведь они были православными, а их противники перешли в католическую веру. – А хоть бы и сам. Ежели великий государь повелит, то ради него и Отечества и живот положу! Восседающие на широких лавках бояре и стоящие думные дьяки дружно перевели взгляды на своего владыку, чей трон, отделанный слоновой костью и резьбой, приятно светился в косых солнечных лучах. – Нет. Получив столь четкий и не оставляющий сомнений ответ, думцы вновь загудели, время от времени опять косясь на государя, а кое-кто, например князь Иван Мстиславский, посматривал и на небольшую лавочку в углу Грановитой палаты, на коей вот уже второй час в полной недвижимости восседал десятилетний наследник. – Тогда Шуйского в воеводы Большого полка! [126] – Это которого? Петра Ивановича альбо Ивана Андреевича? Впрочем, и их кандидатуры не устроили государя. Оживился было Курбский – воевать он любил и умел… Но властитель решил все иначе. – Я сам! Оглядев притихших бояр, Иоанн Васильевич продолжил: – Возглавлю воинство православное. Князь Александр! В наступившей тишине несколько растерянно поднялся со своего места Горбатый-Шуйский. Воинскими талантами его Господь не обделил, да только в последнее время не чувствовал он на себе государевой ласки да милости. – Тебе быть воеводой правой руки. Полки левой руки поведет Шереметев. Димитрий! Глаза думцев поневоле скользнули к одной неприметной лавочке и отроку, ее занимающему, – но нет, государь смотрел на иного. Увидев же, на кого именно, разом подскочил на ноги Дмитрий Иванович Хворостинин, достаточно молодой, но уже подающий весьма немалые надежды воевода. – Ты возьмешь под себя Передовой полк. Удивился не только Хворостинин, но и все бояре: несмотря на должное происхождение и таланты, заслуг князя для столь ответственного поста было откровенно маловато. Но сомнений в правильности столь неожиданного решения владыки никто так и не выразил. Вслух, по крайней мере. – Михаил Иванович. Довольно пожилой, но все еще крепкий князь Воротынский, коему за его многочисленные заслуги явили особое уважение, поименовав по имени-отчеству, степенно поднялся и прижал руку к сердцу. – Тебе стоять против степи. В том тебе будет подмогой Мстиславский… Еще один боярин и князь вздел себя на ноги. |