Онлайн книга «Близится утро»
|
– Будешь говорить? – спросил я. И уточнил: – Тихим голосом? Он энергично закивал, и я вынул кляп. – Душегуб… – прошептал надсмотрщик. – Очень приятно, Ильмар. Ну так что? Жить хочешь? – Где мой сын? Не за себя волнуется… значит, есть у него что-то человеческое в душе. – В камере. Живой он, живой. Надсмотрщик кивнул. Что-то уж больно по-доброму я с ним! – Лежит на опилках, связанный… – добавил я. И приврал: – А сток заткнут. Как ты думаешь, часа за три наберется столько воды, чтобы мальчонку с головой покрыть? – Ду… – заревел было монах, но я мгновенно прикрыл ему рот ладонью. Через пару мгновений надсмотрщик одумался, перестал дергаться, и я убрал руку. Сказал: – А еще я думаю, что вовсе не надо трех часов ждать. Вода-то ледяная. Полчаса, час – да и высосет все тепло. Он молчал. Думал. – Хочешь жить сам и сына спасти? – Мне уже не жить… – бесцветным голосом сказал монах. – Неужто святые братья казнят друг друга за провинности? – Кто в чем повинен, тот такое же наказание и примет… – прошептал тюремщик. – На мое место попадешь? – понял я. Надсмотрщик размышлял. – Тебе решать, – сказал я. – Мне все одно. Так и так в бега уйду. Получится – хвала Сестре, схватят – живым не дамся. От тебя одно зависит, что с тобой и твоим сынком станет. – Мне не жить… – вяло сказал надзиратель. – А ты до этого жил? – почти весело спросил я. Вроде и торопиться мне надо было… но сидела внутри какая-то злобная жажда поглумиться над поверженным врагом. Монах посмотрел мне в глаза и вдруг кивнул: – Нет. Я уж лет десять, как умер. Твоя правда, вор. Все желание издеваться над ним пропало. – Объясни, как бежать отсюда, – сказал я. – Тогда сток открою, будет жить твой сын. И тебя не трону, связанным оставлю – и все. – Разве ты моим словам поверишь? – тяжело спросил монах. – Да и объяснить это… ночи не хватит. – Тогда прощай, – сказал я. Потянулся за кляпом. – Про сток ты наврал, – неожиданно сказал монах. – Знаю, что наврал, глаза тебя выдают. Жив мой сын? Я бы ему и так сказал, что ничего ребенку не грозит, конечно… – Живой он, – признался я. – Убей его, душегуб. – Что? – Едва я руку удержал, чтобы не огреть его дубинкой за такие речи. – Вина на нем, душегуб. Я с ума не сошел, чтобы послать сына волков кормить. Видно… видно, понял, что я пьян. Или над тобой поглумиться решил. Найдут его в камере, меня здесь… все поймут. Меня в монастырь на севере, за недосмотр. Его – в камере и оставят. Лучше убей его, Ильмар-вор. Пусть этот грех на мне будет. – Что ж вы, святые братья, способны такого мальца в зиндан упечь? – Я не поверил своим ушам. – Он не малец, он святой брат, как все мы… Вот уж не было печали! Когда бежишь, когда дерешься – тут все едино. И если б пацан шею сломал, в камеру падая, принял бы я этот грех. Но вот так, уйти, зная, что мальчонка сгниет заживо в каменном мешке! – Не смогу убить, рука не поднимется, – прошептал я. – Вор я, а не душегуб! Понимаешь? Вор! Надсмотрщик застонал. От той боли, что разрывает сердце, а не от ударов моей дубинки… – Как тебя звать? – спросил я. – Йенс. – Йенс, я развяжу тебе ноги. Доведу до камеры. Прыгнешь туда. Подашь мне сына. Его я оставлю здесь, на койке. Объяснишь ему… что сказать, чтобы на нем вины не числили. Монах смотрел на меня с растерянным недоумением. Потом спросил: – Зачем тебе это? – Да затем, что не душегуб я! – В шкафу пол двойной, – помолчав, произнес Йенс. – Подними доску, под ней тайник. Там нож есть и немного железа. Нож плохой, и монет немного… но тебе все равно сгодятся. – Спасибо, – теперь растерялся я. – Не благодари. Я тебя об одном прошу… когда схватят тебя – заколись. А то на пытке расскажешь, как все взаправду было. – Уверен, что схватят? – Уверен, – коротко сказал надсмотрщик. – Снимай с ног веревки. Через пару минут мы уже подходили обратно к моей камере. Йенс шел впереди, чуть покачиваясь, вряд ли от похмелья, скорее от моих ударов дубинкой. Я шел следом, с ножом в одной руке и дубинкой в другой. Когда мы остановились над люком, пацан радостно замычал, дергаясь на опилках. Видно, решил, что его отважный отец душегуба скрутил да и ведет обратно. А как увидел, что на самом деле я с оружием, затих. – Не поднимешь на меня руки? – спросил я монаха. Тот посмотрел вниз, в вонючую темную дыру, кивнул: – Не подниму. – Нет уж, святой брат. Клянись! Сестрой-Покровительницей, Искупителем, верой своей клянись! Что не попытаешься мне вреда причинить или в камеру обратно спихнуть! – Клянусь, что не причиню тебе вреда и в камеру не брошу. Искупителем и Сестрой его клянусь тебе в том, Ильмар. Теперь у него и голос стал мертвым, как раньше глаза. И то сказать, он сейчас смотрел в камеру, где теперь ему придется жизнь доживать. – Хорошо, – сказал я. Рассек ножом веревку на руках, отступил на шаг, готовый ко всякой беде. Йенс медленно растер запястья. Посмотрел на меня, спросил: – А откуда ты знаешь, может, я время тяну, ужасами тебя пугаю? А сейчас придет сменщик, да и конец тебе? – Тогда это судьба, – сказал я. – Только не зря же Сестра сказала: «Не знаешь как поступить, поступай по-доброму». Йенс скривился в странной улыбке. И прыгнул вниз. Я подошел к люку. Подождал, пока надсмотрщик развяжет ревущего пацана, вытрет ему сопли и отвесит оплеуху. Сказал: – Давай, подавай наверх. – Подожди! – резко отозвался Йенс. Заговорил с сыном, тихо и быстро что-то ему объясняя. Один раз пацан попробовал вякнуть что-то поперек, получил затрещину и стих. Потом, подхватив мальчишку под мышки, Йенс подошел к люку. Поднял пацана на вытянутых руках. Тот еще брыкался, сволочь! Не хотел, видишь ли, свободу из рук душегуба принимать! |