Онлайн книга «Холодные берега»
|
Вот такой он и был, Нико, хозяин ресторана и воровского притона, скупщик краденого, подлец и богохульник. Сволочь, но родная сволочь, и умная. А мне сейчас и впрямь своего ума не хватало. – Глянь… – брезгливо сказал Нико, кидая на стол бумажные листки. Я подошел, склонился, глянул. Листовки маленькие, с теми же рисунками и текстами, что на плакате. Только здесь рисунки были цветные. На цветном Марк был вообще как живой, зато я последнее сходство утратил. – Раскрасили? – полюбопытствовал я. – Да нет. Говорят, машину печатную сделали, что семью красками печатает. Дорогая штука. Каждый такой листок железную монету стоит. – И что, их тоже на стены вешали? – Уважаемым людям раздавали. Капитанам на корабли. Офицерам, а те солдатам показывали. А кое-где и на стенах… в людных местах, чтоб не сорвали. Только все равно посрывали, висит теперь твоя морда в бедняцких домах, интерьер облагораживает. Я еще раз глянул на свой цветной портрет. Взял обе листовки, спрятал в карман. – Возьму на память. – Бери. Я от твоей физиономии восторга не испытываю. Ни от живой, ни от нарисованной. Чего в Амстердам-то заявился? – Подальше ринулся. Думал, на другом конце Державы никто меня искать не станет. Нико нехорошо засмеялся: – И как, не ищут? – Плакаты чуть ли не гуще висят, – признал я. – Подвел меня Маркус. Впутал в свои дела. – Где пацана-то оставил? – небрежно спросил Нико. Засмеявшись, я покачал головой. – Вот ты о чем, Нико. Брось. Не знаю я, где мальчишка. Хотел бы знать, но не знаю. Отойдя к окну, я уставился на улицу. Была она в меру людная, в меру шумная. Проезжали экипажи и телеги, фланировали по тротуарам богатенькие бездельники и просто лоботрясы. В пестрой будочке торговал нежной малосольной сельдью с луком и печеными угрями рыбник. В другой – румяная тетка жарила в кипящем масле сладкие колобки-ойленболен, разливала горячий глювайн. Девица понятных занятий скучала под тентом в открытой забегаловке на углу – будто и не холодно ей, и не сыро в легком платье на ветру. Чашечка кофе перед ней давно остыла, но сидит терпеливо, ждет удачи. – Как же так, Ильмар-вор. – В голосе Нико появилось разочарование, как у умного отца, дивящегося на глупого сына. – Ты с каторги сбег, мальчишку утащил, планёр угнал. А потом – упустил принца? – Расшибся я, Нико. Знаешь, как это – летать по небу? Ноги отшиб, самого помяло. Лекарь сказал, что, может, в ребре трещина есть. – А… – без всякой веры произнес Нико. – Бывает. – Да не скалься ты, старик! – Я повернулся, сам пораженный своей яростью. – Не вру я! Сестрой клянусь, не вру! Пожевав губами, Нико неохотно кивнул: – Ладно, верю. Ты парень богобоязненный, Покровительницу чтишь. Верю. Так хоть расскажи, что было? Я многое слышал… и в газете писали, и глашатаи рассказывали, и так… слухи ходят. Только твой рассказ интереснее будет. – Горло хоть дашь промочить? – Дам, – засуетился Нико. – Доставай сам, вон, в углу… – Знаю. – И плащ сними, не марай мне кресло! Я снял и повесил на оленьи рога. – Нашел куда… – недовольно буркнул Нико. В буфете красного дерева, под фальшивой дверцей была еще одна, железная, незапертая. За ней прятались такие напитки, что даже в «Оленьем Роге» редко кто закажет. Вытащил я бутылочку коньяка, постарше меня возрастом, два дорогих – резного хрусталя, в блестящей стальной оправе, – бокала, поставил на стол. – Я не буду, – отказался Нико. – Давай, хоть пригуби. За встречу. Не то чтобы я отравы боялся. Но мало ли… Нико спорить не стал. Кивнул на столик в углу, там под салфетками стояли блюдца с сыром, ветчиной, оливками, еще какой-то закуской. У него всегда к неожиданному визиту все приготовлено. Как станет засыхать еда, так ее вниз, на стол посетителю попроще… – Здоровье твое, Нико… – И твое, Ильмар… – Что в газете-то писали? И в какой? – Да во всех одно и то же. Эдикт Дома. О том, что ищется беглый каторжник Ильмар и младший принц Маркус. О награде. Портреты, опять же… хотя по газетным портретам даже я тебя не узнал. – А кроме эдикта? – Ничего. Видно, сказали газетчикам, что судачить не стоит. Щекотливое дело… ты рассказывай, Ильмар. Вздохнул я – ничего из Нико не вытянуть, пока он свое любопытство не удовлетворит. И начал рассказывать, с того дня, как меня взяли в Ницце – прямо у церкви Искупителя, на улице, позорно, руки заломив и на голову колпак преступника набросив… – Так и прогулялся до тюрьмы? – захихикал Нико. – В позорном колпаке, в колодках? – Так и прогулялся. – Что тебе приклеили? Чего уж теперь таиться? – Мелочи, Нико. Повод им был нужен, а повод найти… – Конкретно! – Я налог с железа не заплатил. У меня были слитки, я не стал официально заявлять… сменял у одного купца… – Франц Сушеный? О том, что Франца звали Сушеным, я и не знал. Но прозвище подходило. Тощий, как вяленая рыба, с белесыми глазами… – Он самый. Его накрыли сразу, как я ушел. Он и открылся. – За тобой следили, Ильмар. А ты подставился. Еще и купца в беду вверг. – Ему бы мою беду, – разозлился я. – Хоть бы для вида отпирался, уйти дал! – У каждого свои проблемы, – рассудил Нико. – Ладно, это все ерунда. Слишком ты популярный стал. Явишься невесть откуда, притащишь оружия и металлов на горбу, шикуешь, кутишь… Дому на твои шалости плевать, а вот страже – как бельмо на глазу. Еще скажи спасибо, что по закону все сделали, не зарезали в темном переулке. Ты семь лет получил? – Да. – Так и отсидел бы, дурак! Деньги твои я сохранил, и все остальные дождались бы. Семь лет – не вся жизнь. Вышел бы, поумнел, успокоился. – Ты на рудниках был, Нико? – спросил я. – Знаешь, что такое год в шахте? Мне через семь лет деньги разве что на лекарей бы понадобились! – Ладно, не ворчи. Рассказывай. Я продолжил. И про корабль тюремный рассказал, как душегубцев утихомирил, и про то, как звяк железный ночью услышал. Нико слушал, облизывая губы, кивая, прикладываясь потихоньку к бокалу. |